Паскаль Лене - Анаис Страница 13

Он ведь и сам может фотографировать, верно? Сможет и проявить, и увеличить. А для продажи найдет каналы, наведет справки.

«Зачем тебе это нужно?» – спрашивал я.

Но Жерому казалась забавной такая работенка: продавать американцам попку Анаис.

«Американцами» он называл всех людей, которые были достаточно глупы, чтобы покупать что-либо с переплатой. Однако попка Анаис и все, что к ней непосредственно прилегало, не имели цены. Все это было бесценно. Разумеется, если только не фотографировать эти сокровища и не размножать их в большом количестве. Тогда они встанут в цену бумаги. Остальное – чистая прибыль.

Жером подсчитывал сногсшибательные барыши, которыми, конечно, следовало заинтересовать Анаис. Привлекательность легкой наживы почти вытеснила у него из головы «официальную» причину этой затеи, которая была нравственного толка – что, разве нет? Мы не должны оставлять малышку в лапах подлецов, которые рано или поздно выгонят ее на панель.

В этом плане, к несчастью, Жером все предвидел верно. Вот только насчет всего остального он ошибся: Анаис наотрез отказалась от его предложений, к которым я трусливо присоединился. Нет, он не будет ее фотографировать! В этот раз позировать она не станет. Не надо превращать ее попку в семейное предприятие. Она не вступит в кооператив с двумя молокососами. Что это еще такое? Она была с нами мила и дарила нам наслаждение, но серьезные дела – не для нас.

Я должен был уехать из Авиньона позавчера, но мне предоставили номер еще на пять дней. Кто-то отказался в мою пользу. Ладно, потом выясним.

Винсента с того вечера я не встречал. И не стремился его увидеть. Он тоже не давал о себе знать. Возможно, он думал, что я уехал. Да нет! Он знает, что я остался. У него в этом нет никаких сомнений. Ждет, пока я сам прорежусь? Нет. Он ждет своего часа. Здесь не мне решать.

Я брожу по улицам. Тысячи людей вокруг тоже словно идут куда глаза глядят, останавливаются на часок, все также случайно выпить пива или газировки. Так золотые рыбки плавают кругами в аквариуме, не видя друг друга. Когда их пути пересекаются, они скользят так близко, будто сливаются или проходят друг сквозь друга, на самом деле даже не задевая одна другую. Вот именно: они практически не существуют одни для других, так что даже не могут столкнуться.

Винсент думал, что люди, напротив, общаются друг с другом, что они могут причинить друг другу добро или зло. Таково было его убеждение. А я полагаю, что мы проходим друг сквозь друга, никого при этом не задевая. Мы имеем дело только с образами людей. Говорим с призраками, порожденными нашими желаниями, воображением или тем, что называют любовью. Натыкаясь только на самих себя.

Тогда что же? Что удерживает меня здесь? Чего я жду от Винсента? Разве я уже не понял, что его воспоминания об Анаис, его иллюзии в ее отношении не имеют ничего общего с моими? Он уже показал мне это своей танцовщицей фламенко. Что он хотел мне доказать? Что несложно сбить с пути легкомысленную девочку? Сделать ее проституткой? Он так тогда понял нашу историю?

Из-под двери гостиной пробивался свет. Было уже семь часов, но еще не рассвело. Я оставил саквояж в прихожей и вошел.

Жером стоял на коленях у канапе. Я подошел. Он не сразу заметил мое присутствие. На канапе лежала Анаис. Она не сняла пальто, но во сне дрожала от холода. Она была очень бледна. Волосы влажные. Одна прядь наискось легла через все лицо. Ее лакированная черная сумочка упала с канапе, и содержимое высыпалось на палас. На столике валялась пачка стофранковых купюр, соединенных скрепкой. «Две тыщи, – сказал Жером. – И это еще не все. Смотри!» Он откинул пальто Анаис. Из одежды на ней была только коротенькая ночная рубашка, закрученная вокруг талии. Бедра и живот были испещрены красными ссадинами, а лобок выбрит. Ночнушка усеяна маленькими точечками крови. Жером дал мне взглянуть на все это и запахнул пальто. Потом показал бумажку, на которой были нацарапаны имя и адрес. «Вот, нашел, – сказал он. – Наверняка там все и произошло».

Анаис была погребена под курганом своего сна.

– Что они с ней сделали? Что же они с ней сделали? – повторял вполголоса Жером. – Она вернулась час назад. Упала и опрокинула круглый стол – вон, смотри! Лампа разбилась. Я проснулся от шума. Она стоит на четвереньках в камине. И ржет. Она не понимала, где находится. Даже не знаю, узнала ли она меня. Потом ей стало плохо. Я отвел ее в туалет. Она еще могла идти. Ее вырвало. Рвало минут пятнадцать, а потом она вдруг уснула, прямо на коленях, головой в унитазе.

– От нее пахло вином? – спросил я.

– Откуда я знаю? Теперь пахнет блевотиной. И баста!

– Она что-нибудь сказала?

– Ржала все время. Подхихикивала. Не понимала, что с ней.

Жером смотрел на меня в ярости, словно говорил: «Вот что бывает, когда оставляешь ее без присмотра! Однажды она исчезнет насовсем. Или вернется и помрет у нас на глазах». У меня было впечатление, что он возлагал ответственность за это несчастье на меня. А при чем тут я? Ну уехал я на недельку в горы, что тут такого? Он-то остался. Вот и сделал бы что-нибудь.

– Они ее убьют, – прошептал Жером. И зарыдал, закрыв лицо руками. Жером-провокатор, Жером-циник, отрицатель морали, скулил, словно малыш, который любит пряники.

На шум вышел Винсент – в пижаме, еще не вполне проснувшийся.

– Что случилось? – пробормотал он, подавив зевок. Жером позабыл про слезы и дал волю своему гневу. Тем хуже для Винсента! Он ведь ничего не мог поделать, правда? Он вообще был тут ни при чем, наш невинный друг? Ну уж нет, он так просто не отделается!

– Пошел ты к черту! – заорал Жером. – Ты что, не видишь, что ты тут лишний? Ты всегда лишний!

Винсент привык к грубому обращению. Этим его было не пронять. Он обошел канапе и посмотрел на Анаис.

– Что с ней? – повторил он. – Она больна?

– Ты свалишь отсюда или нет?

– Хорошо, хорошо! – промямлил Винсент, чтобы только не кричали.

Он, можно сказать, еще спал, и ему не было охоты ссориться с кем бы то ни было. Он наклонился над Анаис и, сморщившись, распрямился:

– Ее рвало. Она вся в блевотине. Даже волосы.

– Хочешь этим позавтракать, да? – резко спросил Жером.

Мне показалось, он сейчас вскочит и ударит Винсента.

– Она слишком много выпила, вот и все, – сказал я глупо, чтобы упредить еще более глупые вопросы и ответы.

– Слышал? – эхом отозвался Жером. – Слишком много выпила. Выпила – и точка.

Злоба Жерома, наконец, разбудила Винсента. Он снова наклонился над Анаис, внимательно посмотрел на нее, похлопал по щекам. У девушки даже ресницы не дрогнули. Она прерывисто дышала и, несмотря на то что ее тормошили, была все так же бледна.