Шэрон Кендрик - Не покидай меня, любовь Страница 14

Винченцо оторвал взгляд от ее побелевшего лица и огляделся. Старый облезлый диван, выгоревшие обои с темными четырехугольниками, где, наверное, когда-то висели картины, а потом были сняты. Такое впечатление, что это просто временное пристанище неудачника.

— Ты посмела привести моего сына в такое место? — тихо, но грозно спросил он. — Посмела обречь его на жизнь в бедности?

Значит, он не сомневается в том, что это его сын! Облегчение охватило Эмму, но быстро сменилось страхом.

— Значит, ты признаешь, что он твой? Винченцо осторожно подбирал слова. Он ожидал, что войдет в детскую, увидит ребенка — и не почувствует абсолютно ничего, кроме, быть может, вспышки ревности, столкнувшись с явным доказательством того, что женщина, на которой он женился, спала с другим.

Но все оказалось не так. Винченцо и представить не мог, что такое возможно. Он все понял сразу, словно на каком-то подсознательном уровне был запрограммирован узнать своего малыша. Он видел свои младенческие фотографии, и сходство между ним и этим ребенком было неоспоримым. Но не только это. Что-то неизвестное хлестнуло по сердцу, когда он смотрел на этого малыша. Какое-то первобытное узнавание. Какая-то незримая связь.

— Как его зовут? — спросил он, осознав, что ему до сих пор неизвестно имя сына.

— Джино.

— Джино, — мягко повторил он. — Джино. Он сказал это иначе, чем она, произносил, наверное, так, как оно и должно произноситься, но выражение лица противоречило легкому удивлению в голосе. Было что-то пугающе незнакомое в том, как он смотрел на нее, что-то до боли холодное и критичное. И Эмма поняла, что обязана быть сильной. Она не должна позволить ему запугать ее.

— Итак, что мы теперь будем делать? — спросила молодая женщина.

Его глаза сузились. Он все еще был в пальто, да и неудивительно. Только дурак стал бы раздеваться в таком холоде. Достаточно ли тепло его сыну? Джино. На этот раз он попытался произнести это имя мысленно, и вихрь каких-то неизвестных эмоций всколыхнулся в груди.

Внезапно Винченцо шагнул вперед, схватил ее одной рукой и резко и решительно прижал к себе. Сердце его заколотилось, возбуждение достигло апогея, когда он буквально впечатал ее мягкое тело в свое.

— Чувствуешь, как сильно я хочу тебя? — выдавил он.

— Винченцо!

Какая-то холодная решимость промелькнула в его взгляде, прежде чем он захватил ее губы, и на этот раз поцелуй был наказывающим, злым. Если поцелуи считаются демонстрацией любви, то этот был их полной противоположностью. Но это не помешало ей откликнуться на него. Эмма просто не могла остановить себя, как бы громко не возражал голос разума.

И не является ли это неким инстинктом? Ведь мужчина, который обнимает ее, признанный отец ее ребенка? Теперь, когда он увидел Джино, увидел и признал, не выковало ли это некую неразрывную связь между ними тремя?

Эмма, ты дура, сказала она себе. Выдумываешь разные глупости, чтобы оправдать... это...

— Винченцо! - простонала Эмма, приоткрыв губы под напором губ Винченцо, чувствуя его мужской жар и ощущая силу его желания. Он начал расстегивать на ней пальто, и она позволила ему. Позволила отодвинуть ткань в сторону и пробежать ладонями по бедрам. А потом он стал задирать на ней платье. Эмма почувствовала, как нетерпеливо заерзала, царапая пальцами его широкие плечи, жаждая сорвать с него пальто и желая, чтобы вся их одежда исчезла словно по волшебству. — Винченцо, — повторила она, на этот раз нетерпеливее.

Винченцо ощущал неистовое биение своего сердца. Ему казалось, что он умрет, если не овладеет ею немедленно. И он откликнулся на ее призыв. Винченцо обхватил ее бедра своими в провокационном и примитивном соблазнении, старом как мир, и она уткнулась ему в грудь, словно он притягивал ее с какой-то магнетической, непреодолимой силой.

И вдруг так же резко, как привлек к себе, Винченцо убрал руки и отпустил Эмму. Ее колени подогнулись, а рука ухватилась за подлокотник дивана.

— О чем я только думаю? — Он как будто разговаривал сам с собой, и в его голосе прозвучало отвращение к себе. Неужели он хочет снова заняться с ней любовью, несмотря на тот факт, что она утаила от него сына? И, может, даже отпустить шофера и провести с ней всю ночь, а утром проснуться под нежный лепет их пробудившегося сына?

Но разве не ослабит его позицию, если сегодня она иссушит его силы своей безудержной сексуальностью? А если он внезапно оставит ее сейчас, то оставит томящейся, гадающей... Ибо Винченцо знает, что неожиданность — самый эффективный прием, если жестко торгуешься за что-то.

— Ах, Эмма, — проговорил он голосом, похожим на расплавленную сталь. — Слишком много раз я слушал свое тело в том, что касается тебя, mia bella. Слишком много раз ты использовала свои неотразимые чары, чтобы обольстить меня и так распалить аппетит, что я не мог мыслить здраво. Но сейчас этот номер не пройдет. Сейчас я должен подумать головой, а не...

Винченцо криво усмехнулся и бросил быстрый взгляд на источник своего дискомфорта. Он увидел, как краска залила ей скулы. Как она может краснеть, словно наивная девственница, когда только что извивалась в его руках, как бесстыдная потаскуха? Он сделал шаг назад, подальше от соблазна, лицо его окаменело.

— Я вернусь завтра утром в девять. Что-то в его голосе насторожило Эмму.

— Вернешься для чего? — спросила она, пытаясь говорить спокойно.

Винченцо пригладил рукой свои растрепанные черные волосы. Конечно, ей бы очень хотелось знать, что у него на уме.

— Подожди и увидишь, — заявил он.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Эмма провела долгую бессонную ночь, недоумевая, как могла снова позволить Винченцо соблазнить ее, чтобы опять подвергнуться его презрению. Она же знает, каково его, как сицилийца, отношение к женщинам. Он посчитает, что она вела себя распутно, в этом нет никаких сомнений, принимая во внимание тот его ледяной взгляд. То, как он убрал от нее руки, как будто держал что-то грязное или заразное.

Он явно не испытывает к ней ничего, кроме презрения, и если она будет продолжать вести себя так, это лишь укрепит его в этом мнении и ослабит ее позицию.

Ей ни на минуту не следует забывать, с кем она имеет дело: с человеком, который представляет все могущество одной из самых богатых и влиятельных семей на Сицилии. Эмма заметила отблеск боевого огня в его черных глазах, а она не глупа. У нее есть нечто такое, что Винченцо жаждет заполучить всей душой — сына и наследника, — и если они больше не вместе как муж и жена, не попытается ли он отвоевать опеку над ребенком?

Когда бледный рассвет прокрался сквозь шторы, она поплотнее укутала в одеяло свое дрожащее тело, недоумевая, как могла быть такой наивной и не предвидеть это.