Вайолет Уинспир - Дом незнакомцев Страница 14

— Он не обещал, — угрюмо призналась Джулия. — Он раз или два намекал, что может пригласить меня, и… и я все отдала бы, чтобы пойти туда. Это один из самых крупных ежегодных балов. Они проходят в доме лорда Чардмора в Тенддингтоне, и все надевают маскарадные костюмы и маски. — Казалось, Джулия вот-вот расплачется. — Вы можете позволить себе купить туда билет. Мы все знаем, что вы работаете только для развлечения.

Это было правдой, считала Марни, и у нее промелькнула мысль, что Эррол Деннис небрежно обращается с людскими чувствами, как мальчишка с мешочком мраморных шариков. Он не имел права почти пообещать одной девушке взять ее с собой на Чардморский бал, а потом беззаботно переключиться на другую. Ничего удивительного, что бедная Джулия готова расплакаться. Марни подбежала к ней через веранду и быстро, ободряюще обняла.

— Не беспокойтесь, — сказала она. — Я сама себе куплю билет, а этот красивый дьявол возьмет с собой нас двоих. Я не знала, что это костюмированный бал. Как забавно будет, Джулия, придумать пару по-настоящему оригинальных костюмов.

Перед добросердечной Марни было трудно устоять, и Джулия вернула ей улыбку.

— Вы на самом деле купите себе билет? — спросила она.

— Разумеется. Эрролу, похоже, нравится изображать из себя калифа, так что он сможет вплыть в дом Чардморов с девицей на каждой руке.

Джулия изумленно посмотрела на Марни:

— Большинство девушек просто с ума сходят по Эрролу, а вы так иронично, к нему относитесь. Разве… разве он вам не нравится?

— С ним все в порядке, — ответила Марни после некоторого размышления. — Он довольно милый, когда захочет.

— Мне он нравится, — призналась Джулия. — Мы с ним несколько раз проводили вместе время, и он всегда ходит в такие шикарные места в Вест-Энде. На самом деле я не знаю, как ему удается позволять себе бывать там. У него здесь хорошая зарплата, это так, но ее вряд ли достаточно для «Карлтон-Грилл», когда он заплатит за квартиру и купит себе одежду и продукты. Знаете что, Марни, я думаю, он играет в шемми.

— Шемми? — удивленно переспросила Марни.

— Шемен-дефер. Если повезет, можно выиграть достаточно много.

— А почему вы думаете, что он играет? — спросила Марни с интересом, но без большого удивления. Она не думала, что ее может сильно удивить что-то касающееся Эррола Денниса.

— Ну, — сказала Джулия, — я как-то ходила с ним потанцевать в клуб, где он бывает, и высокий парень положил ему руку на плечо и сказал, что хочет, чтобы удача Эррола хоть чуть-чуть перешла к нему. Эррол только посмеялся, но я поняла, что мужчина говорил об игре. У него был такой беспокойный взгляд, какой можно встретить только в игорных домах, а Эррол откуда-то должен брать деньги.

Джулия наклонилась и подобрала оранжевую палочку и кусочки ваты. Ее голос зазвучал приглушенно, когда она продолжила:

— Тот человек еще кое-что сказал, Марни. Он посмотрел на меня, а потом спросил, где его другая подружка. Он подмигнул — знаете, как подмигивают мужчины, когда говорят о какой-нибудь очень шикарной даме. Но Эррол разозлился. Он перестал смеяться и тут же увел меня танцевать. — Джулия выпрямилась. — Я… Я знаю, что он погуливает, но ничего не могу с собой поделать. Иногда он бывает таким милым.

И Марни знала, что это правда. Маленький Джинджер страшно боялся делать рентгеновские снимки, но Эррол предвидел это и купил ковбойскую шляпу, чтобы мальчик надел ее в кабинете. Джинджер страстно любил играть в ковбоев, он пришел в полный восторг от шляпы, и снимки были сделаны без суматохи и нервов.

Эррол Деннис был загадкой, решила Марни. Его невозможно было ни одобрять, ни полностью осуждать, но любую девушку, которая позволила бы себе влюбиться в него, ожидала сердечная боль.

Джулия сложила свои лаки и палочки в маникюрную коробочку и вместе с Марни пошла в сестринскую гостиную, где одна из сестер немедленно оторвалась от вязания и сообщила, что телевизор объявил забастовку.

— Укрась наше существование, Марни, — попросила она. — Сыграй нам что-нибудь. Старина Грин из десятой комнаты своим коленом навел на меня тоску. Мне жаль несчастного старика, но держится он молодцом. Пока мистер Гордон занимался с ним, он ущипнул меня. Нам здесь должны приплачивать за вредность.

— Разве Алек Гордон не предложил потереть это место, чтобы не болело? — рассмеялась Джулия, помогая Марни убрать стопку нижнего белья и пару накрахмаленных шапочек с фортепьяно. Марни была в восторге, обнаружив, что в бунгало есть инструмент.

— Шутишь? — Сестра с усмешкой пересчитывала петли. — Жизнь реальна, жизнь серьезна для нашего Алека. Единственные выпуклости, которые его интересуют, — это коленные чашечки и щиколотки.

Марни улыбнулась про себя, и ее пальцы пробежали по клавиатуре. Алек Гордон был так застенчив, казалось, он постоянно залит румянцем смущения, и сестры никак не оставляли его в покое.

— Какая прелесть, Марни, — сказала сестра Донкин. — Что это?

— Ирландская баллада, которой научила меня мать. — И Марни вдруг так погрузилась в музыку, что не заметила возобновившейся ревности во взгляде Джулии Брелсон. Очаровательная ирландская мелодия рождалась под ее пальцами и уплывала из бунгало, паря над тихим, окутанным вечером парком клиники.

Илена еще не приехала, и Пол ждал ее в комнате Нади. В вечернем костюме он выглядел очень высоким и слегка надменным, и его непокорные волосы на этот раз были безупречно уложены.

— Сегодня ты до кончиков ногтей выглядишь знаменитым остеопатом, Пол, — заметила Надя и повернула голову к полуоткрытому окну, где теплый ветер легонько шевелил шторы. — Кто это там играет на фортепьяно? — спросила она. — Несколько раз, лежа здесь, я получила удовольствие от бесплатного концерта.

— Музыка не беспокоит тебя, Надя? — сразу же спросил он.

Она покачала головой, и Пол подошел к окну, в котором летнее небо все еще хранило легкие отблески дня, и дыхание ночного аромата воздуха коснулось его щеки. Музыка, которую играла Марни, была ему незнакома, но в ней безошибочно угадывалось ирландское колдовство, и оно зачаровывало, бродя меж теней внизу в парке.

— Это моя новая секретарша, Надя, — объяснил он. — Не правда ли, она очень хорошо играет? Ее матерью была Мэри Фаррел, концертирующая пианистка.

— В самом деле? Как интересно. — Но в голосе Нади не слышалось истинного интереса, и Пол тихо вздохнул, возвращаясь к ее кровати. Он наблюдал за бледным личиком Нади со странными, раскосыми глазами, в которых таилось столько горя. Он вспоминал, как она сопротивлялась ему в тот полдень, когда попыталась умереть; теперь ее глаза были безнадежными и отстраненными. Приговоренными к жизни без цели, к жизни без Рене Бланшара.