Ванесса Фитч - Сердце не обманешь Страница 14

– Что же тогда все это значит?

– Мне кажется, что, когда Филипп начал приставать к Пенелопе, он понимал, что выходит за рамки. Он уволил ее, но по размышлении понял – здесь мина замедленного действия, что и заставило его посоветоваться с юристом. Тот ему доходчиво объяснил, что ситуация чревата огромными неприятностями. Вот он и затаился, молясь в душе, чтобы обошла его эта напасть.

Эмити улыбнулась.

– Этого не случится!

– Как только ты закончишь расследование, я сразу же пошлю заявление в суд. Сейчас он меня ни в чем не может подозревать. И если бы мы сегодня встретились в ресторане, в этом не было бы ничего страшного. Да, а Филипп не спрашивал тебя, откуда мы с тобой знакомы?

Эмити вздохнула.

– Будем надеяться, что этот вопрос не придет ему в голову. Но если он тебя об этом спросит, скажи ему правду. Не стоит скрывать от него факты, которые он может легко проверить. И тебе лучше врать поменьше. Филипп вовсе не дурак! Мне кажется, что у него там действует серьезная система защиты, так что будь поосторожнее в расспросах. – Эмити поставила локти на стол и подперла подбородок ладонями. – Я все прекрасно понимаю. Его секретарь ему предана, то же касается и Полин Матчетт. Если я не набреду на какую-нибудь болтушку, мне вообще будет сложно что-либо узнать.

– Не обязательно. Ты забыла о нашем сценарии – когда Филипп начнет тебя атаковать… Тогда тебе многое станет ясно!

Эмити задумалась.

– Если даже это случится, как я узнаю, что кончился обычный флирт и начались сексуальные домогательства?

Джерри отломил кусочек хлеба и положил в рот.

– Обычно домогательством считается, если женщина бурно протестует против натиска мужчины. Когда мужчина использует свою позицию и власть, чтобы получить удовлетворение, в котором жертва ему отказывает. Вот тут начинается насилие.

– Другими словами, я говорю «нет», а он продолжает настаивать…

– Ну да. То, что мы сейчас условно называем соблазнением, трудно определить конкретными юридическими терминами. Но ты сама почувствуешь, когда грань будет перейдена и домогательства вызовут твою ответную реакцию.

Эмити вздохнула.

– Все так туманно…

– Дорогая, то же самое можно сказать о любви.

Эмити недовольно посмотрела на брата.

– Ну, допустим, он возжелал меня, я ему объясняю, что не хочу становиться его сексуальной игрушкой, что дальше?

– Если ты будешь убедительна в своих возражениях, он может отступить и перестанет настаивать. В этом случае мы ничего не сможем доказать, если только у нас не появятся какие-то дополнительные детали. И, конечно, делу моей клиентки такой поворот не принесет пользы.

– Это понятно.

– Ты как танцовщица на канате – сложное искусство равновесия, – продолжал Джерри. – Если ты хочешь, чтобы он продолжал домогательства, ты не можешь его по-настоящему отталкивать, но и провоцировать его нельзя, иначе потом не докажешь, что он себя вел неподобающим образом!

Эмити опять рассмеялась.

– Черт меня побери, если я стану это делать, и побери меня черт, если я не буду этим заниматься! Здорово!

– Зато Филипп может оказаться в чудесной ситуации, – улыбнулся Джерри. – Он может стать жертвой, которой позавидуют многие! И у меня на руках окажутся прекрасные доказательства!

– Чем меньше он подозревает о такой возможности, тем легче мне избежать роли жертвы.

– Сестричка, смотри веселей.

Но Эмити продолжала хмуриться.

– Дело-то заваривается нешуточное. Я занимаюсь неприятными делами.

– Но если ты считаешь, что тебе не одолеть Филиппа…

– Я сделаю это, чего бы мне это ни стоило.

Джерри откашлялся.

– Только смотри, чтобы он тебя не обидел!

– Справлюсь, я не новичок в борьбе…

– Не сомневаюсь!

Эмити шутливо стукнула Джерри кулачком. Пожевала салат, постучала пальцами по столу. Потом спросила:

– Джерри, скажи, тебе ведь неприятен Филипп, правда? Не как противник в судебной тяжбе, а просто как человек.

Джерри пожал плечами.

– В моем мнении о нем смешаны три части ревности, две части отвращения и одна часть рационального подхода.

– В чем состоит рациональная часть твоего отношения?

– Любой человек, сумевший заработать столько денег, обязательно должен иметь дефект в характере.

Эмити с неприязнью посмотрела на брата.

– Ну уж такой подход не назовешь рациональным. А как насчет дядюшки Парлора?! Он ведь тоже заработал миллион.

– Он бы мне тоже, наверное, не понравился, не будь он моим отцом, – улыбнулся Джерри.

– Джерри, скажи-ка мне, сколько стоит час твоего рабочего времени? Две сотни?

– Сто пятьдесят.

– Удивляюсь, как малышка Пенелопе может себе позволить иметь с тобой дело, если она сейчас без работы.

На лице Джерри промелькнуло странное выражение. Эмити это заметила, но ничего не сказала. Решила, что между братцем и бедной Пенелопе, наверное, существуют некие «особые» отношения. Но Джерри молчит, а приставать с расспросами не хочется. Лучше позже выяснить у Констанс, увлечен ли кем-нибудь в данный момент ее сын.

Эмити взглянула на недоеденный омлет и отставила тарелку.

– Извини, но я сейчас отправлюсь домой. У меня был насыщенный день, я очень устала.

Джерри внимательно посмотрел на нее.

– Я сказал что-то обидное?

– Нет, дело во мне. Наверное, таким образом на меня действует моя новая работа.

– Ты уверена, что хочешь дойти в расследовании до конца? Если ты решишь на этом закончить, я на тебя не обижусь. Хотя, конечно, жаль бросать, мы уже достигли некоторых успехов.

– Нет, я дала тебе обещание, и я доведу дело до конца.

Джерри вздохнул с облегчением. Потом подошел к Эмити и сжал ее руки.

– Не обожгись, малышка!

Эмити улыбнулась.

– Не волнуйся. Тебе следует больше думать о своей клиентке.

Эмити покинула квартиру Джерри в плохом настроении. Филипп Монтагью, оказывается, далеко не легкая добыча!

Вернувшись домой, Эмити перелистала программу телепередач, ничего интересного не нашла и решила, что лучше лечь с книжкой в постель. День оказался длинным и тяжелым, она устала. Кроме того, ей требовалось время, чтобы обдумать подробности, касающиеся объекта ее пристального внимания.

Эмити надевала зеленую шелковую пижаму, когда раздался звонок в дверь. Она никого не ждала, поэтому предварительно посмотрела в дверной глазок. Через призму маленькой линзы все люди казались измененными, как в кривом зеркале, но голубые глаза и светлые волосы были только у одного из ее знакомых – Филиппа Монтагью.