Натали Рамон - Ах, Мишель, Мишель!.. Страница 14

— Почему ушки, а не уши? — страдальческим тоном поинтересовалась она.

— И уши, и пятки… — Боже мой, когда это кончится? — И зубы, и колени, и… — Господи, что же бывает у человека еще? — И живот, и плечи, и…

— Это смешно, Мишель. — Она вдруг заговорила будничным голосом и резко поднялась на ноги. — Как бы ты ни притворялся, все равно не любишь меня.

— Люблю!

— Тогда почему мы не вместе? Почему встречаемся украдкой и только в рабочие дни? Почему я должна в одиночку тосковать по выходным? Почему? — Она неторопливо начала одеваться.

Мишель тоже поднялся. Как-то глупо выяснять отношения, лежа на полу в прихожей.

— Малышка, ты прекрасно знаешь, что я никак не могу развестись сейчас. У сына такой трудный возраст! Ты не представляешь, что он закатил вчера вечером, когда узнал о беременности Полин!

Какого лешего это слетело с моего языка, ужаснулся Мишель. Зачем! Только привел даму де ля пляс в чувство! И вот. На тебе. Не сдержался. Теперь уж точно не миновать сцены…

Но дама де ля пляс отреагировала на удивление спокойно, хотя и не вполне адекватно.

— Ну-ну, — сказала она. — А вот лично я очень за всех рада!

— Правда! Милая!

— Правда. Милый. Я рада за всех нас! — «Нас» она произнесла особенно выразительно. — Теперь я вольна поступать так, как мне вздумается! Понимаешь, мне! Мне! — На этом все спокойствие и закончилось. — Я уезжаю на Канары!

— Да езжай, пожалуйста. Только я не понимаю, зачем ты стараешься поссориться со мной перед отъездом?

— Я не стараюсь, просто… — Она шмыгнула носом и как обиженная девочка прижалась к нему. Такая маленькая, едва до плеча. — Просто ты меня не любишь.

Он вздохнул и погладил ее по голове. И едва сдержался, чтобы не отдернуть руку: волосы были противно-липкими от лака. Надо же, он заметил это только сейчас.

— Это не так, моя малышка.

— Ну, пожалуйста, разведись с ней!

— Разведусь, обязательно разведусь! Но ты же сама понимаешь, что я не могу бросить жену в таком положении. Подожди, потерпи еще немножко. Маленькая моя. — Он нагнулся и поцеловал ее щеки. — Ну не плачь, мы же рядом!

— А если я умру, так и не дождавшись? Вот возьму и умру!

Нет, это просто невозможно! Что творится со всеми, кто его окружает? — в который раз возмутился Мишель.

— На Канарах? Ты решила умереть на Канарах?

— Поедем вместе?

— Обязательно поедем. Естественно, не сейчас, но потом поедем обязательно.

— Конечно! Так всегда! Не сейчас…

Неизвестно, сколько бы еще продолжалась эта пытка, но мобильный голосом его секретаря сообщил, что пришел один запрос, которого давно ждет мсье Сарди, так что мсье Сарди может не волноваться, пакет лежит на его столе.

— Патрон вызывает срочно, — сказал Мишель, отключая мобильник. — Извини, малышка, ты же знаешь, что я подневольный человек.

Дама де ля пляс горько вздохнула и привычным жестом заложила за ухо прядь волос. Мишель наклонился, осторожно обнял ее и тихо поцеловал в губы.

— Пока, малышка! На следующей неделе Полин ляжет в клинику, все будет по-другому.

— Я бы родила тебе без всякой клиники. Ладно, мужчина моей жизни. Уходи. — Она чмокнула его в саднящую щеку. Словно коснулась наждаком. — Зря я выдернула тебя сегодня с работы.

— Что ты! Я так соскучился!

Она внимательно посмотрела на него снизу вверх.

— Больно, любимый? — И осторожно прикоснулась к его лицу пальцами. Они были холодными, как всегда, но сейчас это было приятно. — Извини. Я сама не знаю, что на меня нашло. Ты же не в первый раз назвал меня Полин…

Глава 7, в которой прошло полгода

— Знаешь, Эдит, я ужасно счастлива!

Я только что покормила Жюльет грудью, а теперь моя подруга докармливала ее из бутылочки. Ей так не терпелось взять на руки свою будущую крестницу! А я, позволяя себе чуть-чуть передохнуть от требовательных губенок, смотрела в окно. Мой садик, моя клумба, мои деревья… Конечно, сейчас под моросящим дождем и шквальными порывами зимнего ветра сад выглядел далеко не лучшим образом. Но я дома! Дома!

— Я невероятно счастлива, Эдит!

— Еще бы! Такие ангелы! — восторженно сказала она, а мадам Сифиз тем временем передала мне мою вторую девочку. Крошка выразительно вздохнула и тут же зачмокала, моментально поймав сосок и от нетерпения даже заметно прикусывая его деснами. — Но я и не предполагала, Полин, что их так много!

— Как это, много? — весело удивилась я. — Разве ты уже не видела их всех у меня в клинике?

— В клинике — это одно, они там все были завернутые и спящие, — вмешалась Мари, внучка мадам Сифиз, развлекавшая мою третью дочку в ожидании приема пищи.

Счастье, что у меня есть молоко, хоть и в весьма ограниченном количестве. Впрочем, и то, что внучка мадам Сифиз, моей домработницы, оказалась студенткой акушерского училища и не прочь подработать няней, тоже своего рода счастье.

Эдит вдруг пристально посмотрела на девочку у себя на коленях, а потом на ту, которая жадно сосала мою грудь.

— Слушай, Полин, а ты уверена, что у меня именно Жюльет? А как ты их различаешь? Они же совершенно одинаковые! Кстати, вы с Мишелем уже придумали имена для остальных?

— Придумали. Тебе понравятся, — кивнула я. — Мадам Сифиз, забирайте у меня Эдит и давайте скорее третью, а то бедняжке не достанется ни капли!

— В следующий раз, мадам Сарди, надо будет начинать с Мадлен, — наставительно сказала Мари, — чтобы она не подумала, будто вы ее не любите.

Мадам Сифиз смешно наморщила нос и басовито хохотнула.

— Скажешь тоже, внучка! Подумает! Тебе вон двадцатый годок пошел, а я сильно сомневаюсь, что ты уже умеешь думать.

— Они думают, ба! — обиделась Мари. — Наукой доказано. Мыслительный процесс начинается уже на определенной стадии формирования плода.

— Ишь ты! Стадия, наука!.. Кушай, кушай, девочка. — Мадам Сифиз старательно совала соску теплой бутылочки в ротик тезки моей подруги, но та мяукала, как котенок, и отворачивалась.

А Мадлен осторожно сосала мою грудь.

— Удивительно, — сказала я. — Правда. Такие крохи, а все разные. Жюльет с одинаковым усердием сосет и грудь, и бутылочку. Эдит вон, видите, от бутылочки воротит нос, а грудь даже прикусывает от жадности. Мадлен тоже не в восторге от бутылочки, но грудь берет очень бережно, словно боится сделать мне больно.

— Да. Удивительно, — кашлянув, отрывисто заговорила наконец большая Эдит, глядя куда-то в пустоту. Но тут же перевела взгляд на меня и весело добавила: — Спасибо, дорогая, за «Эдит». Я очень тронута. — А ее глаза, как в замедленном спецэффекте, из настороженных постепенно превращались в лукавые. — Значит, ты говоришь, что Мадлен боится сделать тебе больно?