Лаура Паркер - Слаще жизни Страница 15

Красные цифры на часах тускло светились в темноте, как чьи-то горящие злобой глаза. Три часа семь минут утра. Что-то недовольно бормоча, Эва перевернулась на живот и взбила подушку. Бесполезно. Ее веки были словно на пружинах – глаза открывались при малейшем звуке. Когда с деревянным стуком сыпались кубики льда из автомата, стоявшего в коридоре у самой ее двери. Когда лифт негромко, но с раздражающей бодростью оповещал звоночком о своем прибытии на этаж. Даже тишина казалась гулкой. Ей чудилось, что кровать вибрирует от звука, идущего откуда-то из самых глубин отеля и такого низкого, что его трудно воспринимать как звук. Наконец включился кондиционер, овевая струйками холодного воздуха огромную кровать.

Бессильно застонав, Эва снова перевернулась на спину. Лучше уж смириться с неизбежным. Сон все так же не шел к ней, как и три часа назад, когда они с Ником расстались в коридоре.

Последний поцелуй перед ее дверью, которым он блестяще подтвердил свое умение сексуально возбуждать, не оставил у нее сомнений в том, что страсть этого человека имеет глубокие корни и что она видела лишь самую ее поверхность. Когда он поднял голову, его темные, затуманенные желанием глаза умоляли пустить его к ней в комнату и в постель. Достаточно было ответить одним приглашающим вздохом, и сейчас она бы уже знала, каково это – заниматься с ним любовью. Могла бы, насытившаяся и сонная, уютно лежать подобно ложке, вложенной в другую ложку, чувствуя тепло его нагого тела, ощущая, как удобно ее бедрам в интимной ямке, образованной его животом и пахом, чувствуя, как его губы легко касаются ее шеи, а руки успокоенно лежат у нее на груди и животе. Эву буквально подбросило на постели, что заставило ее принять сидячее положение. Ну вот! Теперь ей не заснуть по крайней мере еще час. Она вся натянута как струна. Даже собственная кожа показалась ей на размер теснее.

Она потянулась к лампе и включила свет. Может быть, душ, обжигающе холодный душ снимет напряжение? Хотя вряд ли. Наверняка все кончится тем, что она еще сильнее переохладится и почувствует себя еще хуже.

– Дура! Дура! Дура! – вполголоса пробормотала Эва.

Почему она не поддалась настроению момента? Ведь уже чувствовала, как от его поцелуя постепенно слабеет ее самозащита. Он не остановился бы, если бы не остановилась она. Почему она это сделала? Потому что играла на интерес. И знала, что может и проиграть.

Эва оперлась локтями на скрещенные ноги и устало подперла подбородок ладонью. Давно я так не веселился. Она понимала, что он сказал это в ответ на ее глупость, но все же не могла выбросить сказанное из головы. Хотя почему ее удивляет, если человек, решивший навсегда отгородиться от всяких эмоциональных перегрузок, считает секс просто развлечением? Но ей не хочется быть для него развлечением, даже очень приятным.

Глядя на Ника, она представляла себе свое будущее, каким оно могло бы быть. Рисовала себе Ника в спокойные минуты, в конце тяжелого дня, когда ему понадобятся маленькие радости вроде ее улыбки и уединения. Представляла себе, как они делятся успехами и разочарованиями в своей профессиональной деятельности, как в конечном итоге даже вместе работают.

В воображении она видела и то, как черты Ника проступают на крошечном личике их первенца. Видела его серьезным и сосредоточенным, когда он учится менять пеленки или держать на руках хрупкую жизнь, созданную ими в любви, нежности и радости. Но чаще всего воображала, как его улыбка, сейчас появляющаяся так редко, навсегда вытеснит живущую у него в глазах печаль.

Эва не могла представить его себе в роли временного любовника, какой бы интенсивной и романтичной ни была их связь. Или допустить, что, полюбив его однажды, сможет потом и разлюбить. Именно в этом источник ее внутреннего конфликта. Она не пригласила его к себе в комнату, потому что не хотела ни обманывать себя, ни причинять себе боль. Ей нужно либо все, либо ничего.

Эва вздохнула, еще глубже погружаясь в свои невеселые мысли. Вот и сидит она сейчас без сна глубокой ночью, аккуратненько так зажатая в тисках конфликта между сердцем и умом. Или, может быть, борьба в ней идет между любовью и гордостью? Нет, между надеждой и желанием. Она надеялась услышать от Ника, что его отношение к ней больше, чем просто вожделение. Вожделение – это хорошо, определенно хорошо. Но, строя планы по «размораживанию» Ника, она неосторожно воспламенила себя.

Эва с ненавистью посмотрела на часы: три часа тринадцать минут утра.

Ник задумчиво перебирал каналы на дистанционном пульте, почти не обращая внимания на мелькавшие в телевизоре кадры ночных программ. На тумбочке рядом с ним стояли две мини-бутылки шотландского виски и наполовину опустошенная жестянка с орешками. Не то чтобы он нуждался в дополнительных калориях после мороженого, которым его накормила Эва, просто в последнее время ему не нравилось, как действует алкоголь на его пустой желудок. Но от выпитого ему не захотелось спать и ни на йоту не уменьшилось вожделение, которое, подобно адреналину, перекачивала его кровеносная система.

Ник взглянул на часы: три часа тринадцать минут утра. Он не мог спать. Не мог читать. Не мог работать. Не мог спокойно сидеть и смотреть какой-нибудь фильм.

Отбросив в сторону пульт, Ник соскочил с кровати и стал бродить по номеру. Он уже принимал и горячий душ, и холодный. Упражнение на разгибание корпуса «сесть-лечь» он повторил столько раз, что мог бы угодить любому персональному тренеру. Пробовал заняться разгадыванием кроссворда, уже почти оделся, чтобы пойти поискать какой-нибудь клуб или ночной кинотеатр – что угодно, лишь бы не думать об Эве Джеймс.

– Это же смешно, – пробормотал он. – Безумие какое-то. – Ее поцелуи привели его в состояние беспокойства и удивления. Удивления оттого, что он, оказывается, еще не слишком стар и умудрен опытом, чтобы не поддаться голодному юношескому возбуждению. Но слово «возбуждение» не совсем подходит к нынешнему его состоянию.

Взгляд Ника упал на дверь. Эва лежит рядом, в комнате через коридор. Он вообразил ее разметавшейся на кровати поверх откинутого покрывала, с призывно протянутыми руками. И тут у него в голове зазвучало эхо ее голоса.

Ради чего вам нужно жить? Этим вопросом она бросила ему вызов. Почему он хочет жить? Ну, потому что все хотят. Воля к жизни не поддается рациональному объяснению. Но порой цена выживания бывает слишком жестокой. Лишь отключив свое сердце, он оказался в силах прожить тот первый год после гибели жены и сына. Постепенно такое состояние стало привычным. Но расплачиваться все-таки пришлось. Одиночество было таким полным, что временами ему казалось, будто сама его душа отмерла за ненадобностью.