Кэтрин Полански - Когда распускаются розы Страница 15

Отчаявшись наладить с ней контакт, Колин неожиданно для самого себя вдруг схватил ее за руку в тот самый момент, когда она проходила мимо него, чтобы принести еще свечей. Она неподвижно замерла на месте.

— Что вы делаете? — Это был не возглас отчаяния и не шепот, а вопрос, заданный обычным, ровным тоном.

Он чувствовал бешеное биение ее пульса, тепло ее кожи, ощущал ее взгляд на своем лице.

— Послушайте, я просто не понимаю, что происходит, — попытался объясниться Колин. — Вы что, боитесь грозы?

— Нет, ничего подобного! — возмущенно воскликнула она. — О, господи, да я провела здесь все детство! Зимой у нас тут постоянно случаются ураганы, а летом гремят грозы. Люди, выросшие в Вирджинии, ко всему привыкли. По правде говоря, я даже люблю грозовые ливни.

Ну вот, опять. Поток слов и мало сути.

— Так, значит, все дело во мне? — настаивал Колин. — Это я заставляю вас нервничать?

— Я не нервничаю. Я всегда такая суматошная и непоследовательная, — заверила она его. — Кого угодно можете спросить.

Колин с трудом сдержал смех. Если он позволит себе рассмеяться, то она, скорее всего, снова уйдет от ответа. Он подумал, что эта напускная взбалмошность для нее — своего рода защита от нежелательных вопросов.

— Я не хочу спрашивать кого угодно, — терпеливо сказал он. — В конце концов, я разговариваю с вами, поэтому хочу услышать ответ именно от вас. Если вам неловко находиться рядом со мной, то я уеду. Только скажите.

Казалось, Фиона все еще не пришла в себя, несмотря на то что он уже давно отпустил ее руку. И втайне об этом жалел, если честно.

— Вы остаетесь здесь. Конечно, если вам не страшно ночевать под одной крышей с сумасшедшей теткой, — четко и ясно ответила она, даже голос не дрожал.

— Вы не сумасшедшая, — возразил Колин. — Зачем она на себя наговаривает?

— Просто вы меня не знаете, — фыркнула она. — Но зато я себя знаю. И уж если я говорю вам, что я сумасшедшая, то вы должны поверить мне на слово.

Это было все равно что пытаться разговаривать с упрямой ослицей, с тем лишь отличием, что Фиона не была ослицей и умела говорить. Пламя многочисленных свечей — теперь она зажигала и декоративные, и те, что прятались в цветных подсвечниках, давали разноцветные отсветы, — отбрасывало яркие блики на ее влажные волосы и делало их похожими на мерцающее серебро. Ее сердце колотилось так, что готово было вот-вот выскочить из груди: Колин догадывался об этом по часто пульсирующей жилке у Фионы на шее. Ее кожа и губы казались такими мягкими… А ее глаза… она все еще бессознательно пыталась поймать его взгляд. Нервозность и суетливость мигом куда-то исчезли, уступив магическому притяжению, вспыхнувшему между ними. Эта вспышка была настолько яркой и горячей, что от ее жара мог бы растаять даже Северный полюс.

У Колина и в мыслях не было целовать Фиону. Вероятно, сама она лишь в эту секунду обнаружила, что между ними проскакивают волшебные искорки, но он-то понял это с самого начала! Невозможно было объяснить, что именно притягивало друг к другу этих мужчину и женщину, настолько разных и, казалось бы, несовместимых. Впрочем, Колин не хотел ломать себе голову над вопросами, которые все равно не мог решить. Оставалось просто принять эту правду, не пытаясь ее объяснить.

А правда была в том, что он плевать хотел на то, проскочила между ними искра или нет. Он ни за что не поцелует Фиону, и точка.

Не успел Колин додумать эту мысль до конца, как Фиона уже оказалась в его объятиях. Он и сам не понял, как это произошло.

Он мог бы списать все происшедшее на действие полнолуния, но, как назло, луны на небе не было — даже до того, как его закрыли грозовые тучи, она просто не успела взойти. По стеклам барабанили тяжелые дождевые капли, в небе то и дело раздавались гулкие раскаты грома. В этой комнате, слабо освещенной язычками свечного пламени, все казалось призрачным, нереальным. Остались лишь они вдвоем. Для него поблекли все запахи, кроме аромата ее нежной кожи — цветочного благоухания, исходившего от ее волос и шеи. Стихли все звуки, кроме ударов его собственного нетерпеливого сердца. Казалось, весь этот длинный день вел их обоих только к этому мигу, похожему на картинку в волшебном фонаре.

Колин не очень хорошо помнил, как обнял Фиону и привлек к себе, но он совершенно отчетливо запомнил, как ее руки обвили его шею и сомкнулись сзади.

Колин готов был поклясться, что Фиона раньше недвусмысленно дала ему понять, чтобы он держался на расстоянии, однако в то же время она совершенно не пыталась отстраниться. Напротив, она крепче обняла его и приподнялась на цыпочки.

На долю секунды у него промелькнула мысль, что все это не доведет их обоих до добра, но теперь, когда Фиона находилась в такой близости, все мало-мальски разумные мысли исчезли в никуда. Его рассудок просто отключился и уступил место наэлектризованному возбуждению.

Он уже давно никого не целовал, а тем более так проникновенно и нежно. Просто не испытывал в этом потребности. Он полагал, что в его сердце больше не осталось места для такой всепоглощающей, дикой, волшебной страсти. Колин понятия не имел, почему именно Фиона разбудила в нем все эти чувства, но сейчас ему было все равно. Он просто наслаждался происходящим.

Медленный, осторожный поцелуй постепенно становился все более проникновенным и страстным. Вскоре они уже потеряли всякое представление о времени и пространстве. Она так тесно прижалась к его груди, что он чувствовал, как возбужденно и часто бьется ее сердце.

За окнами все так же шумел дождь. Пламя свечей трепетало на легком сквозняке, неизвестно как пробравшемся в гостиную, — но в старых домах вечно гуляют сквозняки. Тени, наполнявшие комнату, шептали что-то об одиночестве, тоске и старых, полузабытых обидах. Фиона хранила в своей душе груз тяжелой обиды. Она была одинока. Она истосковалась по любви и нежности. Ей не хотелось выдавать эти тайны незнакомому человеку, поэтому она не произнесла ни слова, а просто отвечала на его поцелуи — безудержно, чувственно и с откровенным наслаждением. Она весь день так старательно убегала от него, чтобы прибежать в итоге к этому мигу, прекраснее которого в последние годы у нее почти ничего не было.

Что-то в душе Фионы подсказывало ей, что она во что бы то ни стало хочет быть с этим человеком, и сердце Колина безошибочно почувствовало эту ее потребность в единении. Их с головой захлестнула волна бушующих эмоций. Его поцелуй был восхитителен. Она могла сказать, что ни с кем и никогда так не целовалась. Это было как распахнувшаяся дверь в другой мир, о существовании которого Фиона раньше не подозревала. Так крот не подозревает, что живет в темноте, пока не выползает на яркое солнышко и оно не согреет его шкурку. Впрочем, кроты слепы, а Фионе хотелось запомнить каждый миг — в цвете, звуках, красках и, конечно, ощущениях.