Capa Сил - В паутине греха Страница 16

— Плохо было бы и то и другое. Какой же вы все еще ребенок, Эмма Пенелопа! Входите, осмотрите дом и освежите ваши детские воспоминания.

Он бесцеремонно взял ее за плечи, приглашая пройти вместе с ним к дому. Этот дружеский жест, как и то, что он назвал ее по имени, не показался ей неуместным, и, входя в дом, в котором когда-то родилась, она не испытывала никаких иных чувств, кроме любопытства. Дом был довольно живописный, в нем было много комнат, соединявшихся друг с другом, как это обычно бывает в домах такого типа, которые поначалу строятся как небольшие коттеджи, а потом обрастают многочисленными пристройками. Эмма помнила очень мало, но дом показался ей до странного знакомым.

— Самое отчетливое воспоминание моего детства — то, что балки в доме где-то на недосягаемой высоте, а теперь я могу коснуться их, стоит только протянуть руку. Когда человек становится взрослым, кажется, что окружающие его вещи уменьшаются в размере.

— Обычное заблуждение, которое либо заставляет человека снизить уровень своего «я», либо компенсировать недостаток оного, — сказал он. — В моем же случае это всего лишь напоминание, чтобы я не забывал пригибать голову в наиболее опасных местах, иначе я рискую выбить себе мозги.

— Вы живете здесь один? — спросила Эмма, сама не понимая, отчего она решила, что он не женат. Она вдруг поймала на себе его насмешливый взгляд и отвернулась.

— Да, исключая разве бесценную миссис Мопп, которая является сюда каждый день и приводит в порядок и дом, и меня, — сказал он.

— Я думала, что вы практикуете в Чоуде, — сказала Эмма, надеясь, что он не догадывается о других ее сокровенных мыслях, а он остановился и принялся снова раскуривать погасшую трубку.

— Так и есть. Мои партнеры вместе с женами занимают большую часть громадного дома, в котором располагается наша лечебница, но лично я предпочитаю жить подальше от места работы, — сказал он. — К тому же неплохо иметь запасное помещение для собак за пределами города на случай эпидемии. Кстати, именно из-за старой псарни вашего отца я и купил эту ферму. Не хотите ли освежить ваши воспоминания?

Он проводил ее во двор, где конюшни и другие подсобные помещения были перестроены под вольеры и площадки для выгула собак, и она вдруг вспомнила, как это все выглядело раньше. Здесь все осталось по-прежнему. Коровник с яслями, пустые загоны с полками для сушки сыра, переделанная под кухню маленькая сыроварня, оборудование которой почему-то пугало ее в детстве, — все напоминало о прошлом, хотя сейчас вольеры были пусты.

Он довольно рассеянно наблюдал, как она везде заглядывает, слушал ее восклицания и думал, что она выглядит такой молоденькой в своем розовом ситцевом платьице, с голыми ногами, поцарапанными и перепачканными травой, в ее волосах играют солнечные лучи… Молоденькой и очаровательной и, пожалуй, какой-то непривычно трогательной.

— Ну а теперь, когда вы воскресили свои воспоминания и удовлетворили любопытство, предлагаю вернуться в дом, и я угощу вас шерри, — решительно предложил он, и девушка быстро взглянула на него, внезапно осознав, что, возможно, с его точки зрения, ее энтузиазм выглядит чересчур назойливо, если не сказать глупо.

— Спасибо, не стоит, мистер Грейнджер. Я прекрасно сознаю, что самым бессовестным образом вломилась к вам в выходной день, и в любом случае мне пора, — сказала она.

— Глупости! — отрезал он и снисходительно похлопал ее по плечу, — вы придаете чересчур большое значение субординации, мисс Клей. Ваши хозяева имеют что-нибудь против того, чтобы у вас установились дружеские отношения с их знакомыми?

Она не совсем его поняла, но ей вдруг подумалось: не является ли его последнее замечание туманным намеком на симпатии к нему со стороны Мэриан?

— Разумеется, нет, тем более что приглашение на стаканчик шерри вряд ли можно расценить как тесную дружбу, — неуверенно ответила она, а он улыбнулся ей в ответ, явно с удовольствием наблюдая смущение, которое выдавал вспыхнувший на щеках девушки румянец.

— Я с вами согласен, так что не сердитесь, пожалуйста, и будьте снисходительны к одинокому человеку. Не так уж часто ко мне приходят гости, — сказал он, подталкивая ее к дому, а она ответила с затаенным лукавством:

— Держу пари, что вы не так уж и часто приглашаете гостей.

Он засмеялся, но не ответил, а когда они вернулись в дом и он налил шерри в красивые хрустальные стаканы из такого же графина, сказал:

— Знаете, вы правы. Я ценю одиночество, мне хочется побыть одному, когда я возвращаюсь сюда, подальше от больных животных и их хозяев, подчас изрядно уступающих своим питомцам в интеллекте. Мне кажется, что у вас тоже есть такая потребность, поскольку и вы все время находитесь среди людей — и во время работы, и после нее.

— Да, — ответила она, — очень хорошо, когда есть возможность побыть в одиночестве, но вы-то можете прийти домой и запереть дверь.

Он оперся о спинку стула, стоявшего у окна, и, подняв стакан, сказал:

— Вы правы, но я бы не стал запираться от вас, Эмма Пенелопа, если вас это хоть немного утешит.

Она быстро взглянула на него из-под опущенных ресниц, не вполне уверенная, как ей следует реагировать на его слова, но затем ответила примерно в том же духе, в каком говорила с Мэриан, когда пыталась противостоять ее нападкам:

— Не думаю, чтобы вам понравилось, если бы я восприняла ваши слова буквально и стала бы врываться к вам, когда мне вздумается, но все равно спасибо.

— Как знать? — ответил он.

Конечно, знать она ничего не знала, у нее лишь сложилось о нем определенное впечатление, после того как она познакомилась с ним на профессиональном поприще, но сейчас она не была уверена в том, насколько оно верно.

— Как бы там ни было, я не собираюсь запрещать вам приходить в ваш старый дом, — продолжал настаивать он, когда она не ответила, и на этот раз она поняла, что он смеется над ней.

— Не воображайте, что меня мучает чувство ностальгии или хотя бы сожаления по дому, который я едва помню, мне просто было любопытно, — решительно сказала она. — Как давно вы здесь живете?

— Года два или три. После вашего отца здесь сменилось несколько хозяев.

— Так я и подумала. А почему вы решили стать ветеринаром, мистер Грейнджер?

— По ряду причин, которые в юности казались мне воплощением важнейших жизненных принципов, а на самом деле происходили по большей части от детской жестокости и гипертрофированного чувства собственного «я». Мне, знаете ли, на роду было написано заниматься медициной.

— В самом деле? В тот день, когда мы встретились впервые, я подумала, что вы врач. Мне никогда бы в голову не пришло, что вы ветеринар. Что же заставило вас остановить свой выбор на животных?