Дженна Питерсен - Заветное желание Страница 17

Он указал на корзинку:

— Миссис Паркс принесла это к коттеджу?

— Да. Потом осталась убраться в доме и предложила взять некоторые вещи в стирку. Она приятная женщина, мы славно поговорили.

— Представляю, что она могла рассказать тебе о моем прошлом, — ответил Рис, пристально глядя на жену. Эта мысль почему-то встревожила его.

Энн еще шире улыбнулась.

— Она рассказала мне о том времени, когда ты был здесь, как ее радовали приезды твоей матери. Эти рассказы напомнили мне, какими беззаботными мы были в детстве.

Рис молча стиснул зубы.

— Я принесла корзинку в надежде, что мы устроим пикник, если ты голоден.

Конечно, поесть вместе с женой — дело совершенно естественное, а учитывая красоту природы, даже очень приятное. Но разве он не приказал себе держаться от нее на расстоянии?

— Давай, — сказала Энн, слегка раздраженная его колебаниями. — Ты должен поесть, не так ли?

Желудок Риса ответил за него громким урчанием.

— Ладно. Следуй за мной, и я приведу тебя к лучшему месту для пикника.

Энн улыбалась, шагая рядом с мужем. Он ждал, что она заговорит о случившемся утром в постели. Или же о его намерении расторгнуть их брак. Она не сделала ни того, ни другого.

Прогулка была спокойной, даже удобной. Энн молчала, пока они не поднялись на холм, где она восторженно охнула. Рис не мог сдержать улыбку. На такую именно реакцию он и надеялся, когда решил привести ее сюда, на место, которое любил с детства.

Перед ними расстилалось море ярких полевых цветов. Это зеленое и радужное пространство разрезал бурный поток, стремящийся к невидимому отсюда, но грозному морю. Деревья за полем отмечали границу необитаемой местности, где не было ни следов человека, ни отпечатков лошадиных копыт.

— Боже мой, Рис! — выдохнула Энн, следуя за ним к месту возле ручья, где он расстелил одеяло для пикника. — Здесь великолепно.

Он снова улыбнулся:

— Да, мальчиком я любил приходить сюда.

Она быстро взглянула на него и принялась распаковывать замечательные блюда, которые приготовила для них миссис Паркс, а он принимал тарелки.

Пока они молча ели, Энн оглядывала пейзаж. Рис чувствовал, что она сейчас ощущала. Соленый морской воздух, согретый теплом лета. Нет ничего лучше.

— Восхитительное место. Оно прекрасно. А вот ты — нет, — пробормотала она.

Рис понял, что улыбается, а потом вдруг услышал свой громкий смех. Так искренне он смеялся, когда Стюарт рассказал ему тот смешной случай. Видимо, Энн решила, что он свихнулся.

— Это оскорбление, жена? — наконец спросил он.

— Нет. — Энн удивленно посмотрела на Риса. — Ты дразнишь меня? — улыбнулась она.

Рис пожал плечами.

— А ты удивлена?

— Признаться, да. — Она вытерла руки льняной салфеткой. — Обычно ты так себя не ведешь.

Его обычное поведение. Находясь тут, зная о себе правду, он часто размышлял над своим пренебрежительным отношением к другим, как сегодня утром к Стюарту. Он вспомнил то время, когда был холодным, бесчувственным… даже жестоким.

Разве жертвы его поведения заслуживали того, что он говорил или делал? Разве его высокомерная недосягаемость действительно правомочна?

— Я думаю… — Он колебался, не зная, как описать свое поведение. — Обычно я очень чопорный.

Рис видел, что Энн тоже думает о его прошлом. Она призналась ему в любви, возможно, это в какой-то степени ослепляет ее, но ведь она умная женщина и знает его недостатки. Тогда что она думала о нем?

— Скорее, ты официальный. Следуешь правилам. — Энн пожала плечами. — Это дается с титулом, ведь так?

Он поморщился. Его поведение обусловлено положением, у него один из самых высоких титулов в стране. Что дает ему больше оснований вести себя гордо и высокомерно — лишь так можно внушить то уважение, которого заслуживает имя Уэверл.

— Мой титул, — безжизненным тоном произнес он.

Энн кивнула, сознавая, насколько мучителен для него этот разговор.

— Да. Быть герцогом — это большая ответственность. Еще до смерти твоего отца я видела, как ты превращаешься из обычного мальчика в мальчика, который со всей серьезностью взвалил на свои плечи этот долг.

Рис потер глаза. Не всегда он был серьезным. Он вспомнил, как беззаботно носился здесь, пока мать не перестала возить его сюда… пока его отец… герцог не стал главной движущей силой в его жизни. Тогда он перестал смеяться и начал испытывать презрение к нижестоящим, позволенное ему его происхождением.

— Но есть много людей моего ранга, кто не так… официален, как ты это называешь. Саймон, например. Он тоже герцог, но он… другой.

— Знаешь, я уже не помню, когда ты в последний раз называл его Саймоном. Много лет я слышала, как ты обращаешься к нему только «Биллингем».

Рис кивнул. Да, он всегда называл равных себе по их титулам и настаивал, чтобы даже близкие друзья называли его так же. Но теперь все иначе, Саймон ему больше чем друг. Он уже начал воспринимать его как брата.

— Я… я стал видеть его в другом свете.

— Потому что в Лондоне между вами что-то произошло? Это и привело тебя сюда? — спросила Энн.

В ее тоне не чувствовалось возмущения. Она снова добивалась от него правды, но уже более тонко, чем раньше. Да, Энн была очень упорной, он должен отдать ей должное.

— Я не могу сказать тебе об этом, Энн. Скоро ты сама узнаешь почему. Но не сейчас.

Его ответ явно не удовлетворил ее. Рис понял, что действительно сожалеет, но иначе поступить не мог. Сохранив в тайне причину своего бегства, он хотя бы в малой степени защитит ее. А если он этого не сделает, тогда уже она попытается его защитить и пострадает сама.

— Пожалуй, да, — сказала Энн, мельком взглянув на него. — Саймон менее официален, чем ты.

Рис откинулся на локти и посмотрел на проплывающие облака. Почему он так отличается от человека одной с ним крови?

— Мы по-разному воспитаны. Мой отец… герцог требовал, чтобы я не показывал своих чувств. Меня даже наказывали за это. Он бесконечно вбивал в меня святость ранга и блестящее прошлое рода Уэверли.

Энн лежала на боку, опираясь на локоть. Темные локоны закрывали ей лицо, и Рису захотелось откинуть их.

— Твой отец слишком запугивал тебя. — Энн поежилась. — Могу представить, что он делал с тобой, особенно в детстве.

Рис кивнул, вспомнив поведение отца.

— Да, он был суровым человеком. Мог быть даже злобным, когда ему это требовалось. Любой намек на доброту и участие с моей стороны тут же им отвергался.

Энн нахмурилась, в ее взгляде была глубокая печаль.

— Он считал доброту и участие слабостью?

— Да, но ты ведь полна доброты и участия, а никто не может назвать тебя слабой.