Виктория Плэнтвик - Помни о хорошем Страница 17

— Успокойтесь…

— Успокоиться! Когда речь идет о моей репутации и о моем будущем!

Томас Айвор покачал головой.

— Я имею привычку сначала думать, а потом делать. Я не жаловался ни на вас, ни на ваше поведение и не делал никаких клеветнических заявлений. Я просто сообщил Брюсу, что в субботу без моего ведома здесь была вечеринка, на которую принесли запрещенный алкоголь, и вы случайно оказались здесь…

— … и была полураздетой, — закончила она фразу.

Он заговорил подчеркнуто медленно и размеренно.

— Я не упоминал о состоянии вашего туалета. Мне кажется, Селдом хорошо знает вас и не станет предполагать худшее. — Не то, что вы, мистер Айвор, подумала Эвелин. — Я сказал ему, что Альфред получил заслуженное наказание. К счастью, подробности вечеринки Альфред помнит очень смутно.

— Вы имеете в виду, к счастью для Альфреда?

— К счастью для вас обоих. — Томас Айвор упорно сохранял спокойствие. — Он помнит, что вы появились в конце вечера и за что-то ругали его. Дальше — полнейшая пустота. Он не помнит ни моего появления, ни того, что он мне говорил, ни вашего… несколько нескромного вида.

Эвелин облегченно вздохнула, но тут же снова накинулась на Томаса Айвора.

— Зачем тогда вы рассказали об этом Брюсу?

— Слухи расползаются быстро, и нужно сообщать факты, чтобы защититься от сплетен, — очень серьезно ответил Томас Айвор, не спуская глаз с разгневанного лица Эвелин. — Альфред сказал, что на вечеринку он приглашал только самых близких друзей с подружками, но о предстоящем веселье быстро узнали в колледже, и к ночи подвалил совершенно посторонний народ.

Он взял со стола чашку и подал ее Эвелин, не выпуская гостью из-под прицела настороженного взгляда внимательных серых глаз. Она автоматически отхлебнула чай, с трудом проглотив обжигающий напиток.

— Я позвонил нескольким знакомым и спросил, что рассказывали их дети о вечеринке, когда появились дома. Большинство, если им верить, говорили, что смотрели все вместе телевизор. Но один разговор меня встревожил. Одна из девочек сказала, что Альфред болтал своим дружкам, что «литераторша» вцепилась в него мертвой хваткой и рассчитывает пощипать «набитого деньгами цыпленка». Дружки, конечно, поделились этими интересными подробностями со своими приятелями, да еще и приукрасили все, что могли. А другие, те, кто видел ваше появление почти ночью, подумали…

— О нет! — воскликнула Эвелин, только сейчас начиная понимать, какие широкие и неприятные круги могут пойти от маленького камешка ее абсолютно правильного поступка.

— О да! — не стал успокаивать ее Томас Аивор. — Поверьте, Эвелин, моему жизненному опыту. Всегда полезнее знать как можно больше, чтобы не стать жертвой. Раз уж слухи расползаются, мы не должны ничего скрывать друг от друга; предположение всегда хуже для дела, чем точное знание. О том, что было в спальне Альфреда, знаем только мы с вами, и если мы договоримся, то с этим проблем не будет. Мне жаль, что я не смог получить вашего разрешения и вынужден был действовать самостоятельно, но надо было срочно что-то предпринять, прежде чем сплетники развернутся и кто-то из не в меру осторожных родителей потребует вашего увольнения.

Можно ли верить искренности Томаса Айвора? — думала Эвелин, допивая полуостывший чай. Строго говоря, у нее не было выбора.

— Что сделано, то сделано… — Эвелин выпрямилась, наконец-то поняв самое главное. — Так вы теперь верите, что я говорила правду? Что вы несправедливо накинулись на меня?

— Не стоит обвинять меня за те… — Томас Айвор запнулся, заметив появившееся на лице Эвелин оскорбленное выражение. — В данном случае… да, я был не прав, — с очевидным трудом согласился он и, скрывая неловкость, ухватился за тарелку с печеньем, как утопающий за соломинку, что показалось Эвелин почти трогательным.

— Угощайтесь! Миссис Морган мастерски готовит разные сладости.

— Спасибо. — Эвелин выбрала симпатичный кружочек с цукатами, но не сложила оружие, а, наоборот, пользуясь смущением Айвора, решительно пошла в наступление: — И теперь, надеюсь, вы берете назад все те оскорбительные слова…

Айвор прищурился, с резким стуком поставил тарелку с печеньем на стол и оскалился, как голодная акула.

— Боюсь, я не могу отказаться от всех своих слов. Неужели нельзя быть менее требовательной? Впрочем, ладно. Повторите мне те слова, которые считаете оскорбительными, и я соглашусь или не соглашусь извиниться за каждое из них.

Повторить его грубости она, конечно, не могла. Его дерзкое предложение настолько смутило Эвелин, что она поперхнулась кусочком печенья и мучительно закашлялась.

Томас Айвор с ехидным удовольствием наблюдал, как она лихорадочно схватилась за чай, чтобы промочить горло, и вытирала заслезившиеся глаза. Он обольстительно улыбнулся, а его голос был полон сочувствия.

— Я глубоко сожалею, что стал причиной вашего неприятного состояния, и, надеюсь, вы примите мои извинения за те опрометчивые слова, которые недопустимо произносить в присутствии благовоспитанной леди.

— Приятно слышать, — в тон ему ответила Эвелин. Для нее было полной неожиданностью ощутить, что его вкрадчивый, бархатистый голос вызывает в каждой косточке ее тела сладкую, до головокружения, истому. — Но, каковы бы ни были ваши слова и поступки, они выглядели очень естественными и убедительными.

Томас Айвор отбросил притворную обходительность и разразился хохотом.

— Вы жестокая женщина.

— Рада, что вы это поняли.

— Хочу предложить вам еще одно тяжелое испытание, хотя мы оба понимаем, что оно необходимо.

«Тяжелым испытанием» оказался Альфред Мердок. Он пришел с извинениями и, покраснев, торопливо забормотал что-то невнятное.

— Я не помню, что было, и просто не представляю, что я мог натворить, но дядя Томас говорит, что я делал что-то мерзкое… И я должен извиниться… и поблагодарить вас за помощь, когда я был… не… не… в форме.

Эвелин не стала продлевать его мучения и уверила беднягу в том, что надеется на его будущую разумность. Юноша выглядел искренне огорченным, в его голосе не звучало и намека на ехидство, характерное для его дяди. Похоже, ему можно было верить.

— Совершенно очевидно, Альфреду неприятно чувствовать себя нашкодившим щенком, а не лихим гулякой-студентом, — заметила Эвелин, когда за юношей закрылась дверь. — Может быть, этот случай научит его осторожности.

— Может быть. Альфред хочет стать в спорте профессионалом, и у него есть способности, но хватит ли ему терпения — вот вопрос. Вся беда в том, что он хочет стать непременно «звездой», а это не так просто.