Эбби Грин - Секреты оазиса Страница 18

— Потому что ты сказала мне, что любишь меня. Я понимал, что должен заставить тебя ненавидеть себя, чтобы ты никогда больше не захотела быть рядом. Иначе ты бы решила, что сможешь изменить меня. — Он снова мрачно улыбнулся. — А потом ты сказала, что все это ничего не значило для тебя. Может, мне и не стоило быть таким жестоким.

— Ты так сильно хотел, чтобы я ушла? — Ей было так больно, что она молила Бога, чтобы Салман не заметил этой боли в ее голосе.

— Да. Я не мог вынести твою любовь. Потому что я не мог ответить тебе тем же. Потому что я не могу…

Даже сейчас он предупреждал ее, чтобы не ожидала слишком многого. Джамиле вдруг захотелось сменить тему.

— Салман, расскажи мне то, что ты собирался рассказать.

— Я должен рассказать тебе. Я очень многое тебе должен.

У Джамили было очень плохое предчувствие, но она кивнула.

Салман долго смотрел на свои руки, а затем начал рассказывать совершенно безучастным голосом, словно хотел максимально дистанцироваться от того, о чем говорил.

— Мерказад захватили через неделю после того, как мне исполнилось восемь. Мы совсем не ожидали этого. Как оказалось, султан Аль-Омара долго вынашивал планы лишить Мерказад независимости.

Джамиля знала о том, что отец нынешнего султана предпринял попытку захватить Мерказад, и кивнула, хотя Салман не смотрел на нее.

— Нас они заперли в подземелье, а сами начали грабить замок. Все правила ведения войны были нарушены. Это были очень опытные солдаты — самые лучшие в армии султана. — Салман посмотрел на Джамилю и улыбнулся, но это была такая холодная улыбка, что та вздрогнула. — Вскоре им стало скучно, и они решили развлечься. А в качестве развлечения выбрали меня — решили посмотреть, сколько нужно времени, чтобы сбить спесь с избалованного сынка шейха.

Джамиле стало жутко, она сидела совсем неподвижно.

— Они приходили каждый день к нам подземелье и забирали меня. Сначала я хвастался Надиму — я говорил ему, что нравлюсь им. Из нас двоих он всегда был сильнее, все всегда обращали внимание на него, и вот теперь нашелся кто-то, кто выбрал меня. Мои родители были в ужасе, но я не понимал почему. В первые дни все было как всегда. Я был самоуверенным, избалованным, развитым не по годам. Мы играли в разные игры, в футбол, например. Меня хорошо кормили и поили. А потом началось… они начали меня ломать. Мне перестали давать есть и пить. Меня стали бить — ногами, ремнями, плетьми. Я не понимал, что происходит, я думал — они мои друзья, а оказалось… Я не знал, что делать, не знал, как объяснить это Надиму, — я и сам ничего не понимал. И я не мог попросить у него помощи — уже тогда я был слишком горд. Но все же он подозревал, что происходит, и просил их взять его вместо меня. Но они продолжали брать меня и сказали, что, если я не буду ходить с ними каждый день, они убьют и Надима, и родителей.

Комок подступил к горлу Джамили. Ей хотелось умолять Салмана остановиться, но она понимала, что не может. Она должна выдержать это, если хочет, чтобы они стали по-настоящему близки. Салман продолжал:

— Дни слились в один долгий день. Я многого не помню, но в конце концов избиения прекратились. К тому времени я уже не был ни самоуверенным, ни избалованным. Они сломали меня. Я был у них прислугой. Они заставляли меня чистить их ботинки, готовить им обед. — Салман сделал глубокий вдох. — А потом им снова стало скучно, и они решили сделать из меня такого же бойца, как они сами. Они дали мне ружье и повели на конюшни — попрактиковаться.

— Салман… — вырвалось у Джамили. Она яростно замотала головой — словно не хотела знать, что будет потом. Но Салман безжалостно улыбнулся и продолжил.

— Потом, когда все закончилось, мой отец больше всего сокрушался о том, что они перестреляли всех лошадей. Вот только они в них не стреляли. Стрелял я. Они заставили меня использовать лошадей как мишени для моей стрелковой практики. Мне пришлось быстро научиться, потому что, как мне сказали, у меня есть право только на один выстрел для каждой лошади. Если я не убью ее с первого раза — она будет биться в агонии, пока не умрет.

Джамиля закрыла глаза. Вот где он научился стрелять. Вот почему он никогда близко не подходит к лошадям. Ей казалась, что ее душа заледенела. Некоторое время она не могла произнести ни слова. У нее был шок. Потом Джамиля сказала:

— Как-то на конюшнях Абдул защищал тебя. Я не поняла почему…

— В первый день Абдул попытался остановить их, и они предложили мне выбор: или стрелять по лошадям, или по нему. Но хуже всего то, что им удалось сделать меня таким же, как они. Я начал думать как они — просто чтобы выжить. Я стал хитрым. Когда бедуины пришли спасать нас, они нашли меня с ружьем на крыше замка — я как-то вырвался и решил перестрелять их. Я был готов убить человека — это стало казаться мне не просто возможным, но совершенно нормальным.

У Джамили кружилась голова, но она спросила:

— Как ты можешь ездить в Аль-Омар после этого?

Салман покачал головой:

— Султан и Надим заключили соглашение о мире несколько лет назад. И потом — султан лично засадил в тюрьму всех этих бандитов.

Не отдавая себе отчета, что она делает, Джамиля сняла туфли и босиком подошла к Салману. Она встала на колени перед ним, взяла за руку и посмотрела ему в глаза:

— Я не могла представить себе, что с тобой произошло. Почему никто не знает об этом?

Он напрягся.

— Потому что много лет я во всем винил себя. Я думал, они не просто так выбрали меня, и в этом есть моя вина. Как я мог рассказать отцу, что сделал? Он бы никогда не простил меня… По крайней мере, я так думал. Много лет у меня были кошмары. Мне снилось, что за мной бежит табун лошадей, а потом я падаю без сил и лошади затаптывают меня до смерти.

Джамиля крепче сжала его руку:

— Ты ни в чем не виноват.

Салман вымученно улыбнулся:

— Одно дело — понимать это на интеллектуальном уровне, и совсем другое — верить в это всем своим существом. — Неожиданно он встал, высвободил свою руку, откинул голову назад и жестко сказал: — Ну вот теперь ты все знаешь. Надеюсь, что страшная история стоила того, чтобы столько ждать…

— Салман, не надо…

Салмана одновременно тянуло к ней и хотелось спастись от нее, от ее огромных глаз, в которых полыхали чувства, которые он не осмеливался признать.

— Не надо что? Я говорил тебе, что я человек конченый, и теперь ты знаешь почему. Остальное осталось по-прежнему. Я по-прежнему хочу тебя. — Он поджал губы. — Но я не удивлюсь, если ты меня больше не хочешь. Мало кому нужен сломанный любовник. Может, ты права, и мне стоит подыскать себе кого-нибудь еще для удовлетворения потребностей.