Дорис Смит - Песня, зовущая домой Страница 18

На маленьком лице расплылась улыбка, знакомая по обложкам пластинок. И она просто согревала душу.

Однако я старалась не видеть этой улыбки, пока спрашивала у миссис Хендерсон разрешения взять «Руфь» на прогулку, а «Руфь» стоял подобно ждущему ангелу, задумчиво почесывая ногу об ногу.

— Только поаккуратнее с твоим хорошеньким плащиком, милочка, ладно? — предупредила миссис Хендерсон.

Дождь перестал. Кучевые облака неслись вдоль долины к Тейнмауту, так что теперь стали видны скалистые пики на вершине холма, а постепенно становились различимы и животные. На склоне на фоне неба рисовались пони, а овцы по двое жались вдоль края дороги.

— Шотландские черномордые, — понимающе сказал Йен. А я и понятия не имела. — У моего дяди Лочана таких двести или вроде того, — продолжал Йен. Он глянул на меня, пораженный внезапной мыслью. — А вас-то как зовут?

— Меня зовут Дебора, — покорно ответила я. — Дебора Белл.

— Дебора? — Он выговорил это не совсем так, как его отец, а медленно, с вопросительной интонацией и ударением на первом слоге. — Длинное имя, да?

— Лентяи иногда говорят Деб.

Он ухмыльнулся.

— Хотите знать, как меня зовут? — Когда я кивнула, он внушительно продекламировал: — Йен Гордон Чарльз Камерон.

— И тебе сколько — шесть?

— Шесть и почти три четверти, — поправил он. — Мне будет семь двадцать пятого ноября, и мне подарят велосипед и футбольный мяч и боксерские перчатки. — Он остановился посмотреть на коричневого пони, который сидел в папоротниках и вдруг встал, чтобы почесать морду о спину своего приятеля. Я заметила этот взгляд и перестала думать о том, как типично для людей в шоу-бизнесе обещать детям кучу дорогих подарков и в то же время оставлять их на попечение незнакомых людей, когда их родителям так удобно. Взгляд не был таким решительным, как голос; скорее, он был трогательно неуверенным.

Тут же этот взгляд заметил остатки старого гранитного тракта, по которому сто пятьдесят лет назад камни из каменоломни доставлялись в долину. Параллельные линии каменных блоков, местами разломанных и местами почти погруженных в почву, все еще тянулись через пустошь.

— По ним можно ходить, видите? — крикнул он, тут же демонстрируя. — Пройдем?

Я решила, что это может быть уловка на случай, если я собиралась предложить подойти к пони поближе, и довольно холодно сказала:

— Ладно, если тебе так хочется. — Скакать с камня на камень — не совсем подходящее занятие для наставницы учителей.

Но против Йена Камерона трудно было устоять, и хоть часть обаяния он, несомненно, позаимствовал от отца, все же его собственного было очень много. Вскоре я перепрыгивала по камням вслед дурацкому розовому плащику так же оживленно, как и его владелец. Оказалось, что для оживления был еще один повод, но это выяснилось, когда мы вернулись в отель.

— Здорово! Мой папа завтра приедет. Мы будем плавать, — добавил он. — В этот раз я не дам ему себя бросить в воду. Он всегда это делает. — По сияющим глазам было ясно, что немногие вещи доставляли удовольствия больше, чем быть брошенным в бассейн.

Хендерсоны охотно согласились, чтобы Йен за ленчем сидел за моим столиком, и я получила отличное представление о том, сколько может уплести тот, кому «шесть и почти три четверти».

— Что теперь будем делать? — спросил он, откусывая полбока от зеленого яблока.

Я предложила поехать в Дартмут и взглянуть на паром.

— Конечно, если ты не лопнешь, — от такого остроумия он чуть не упал со стула.

— Дартмут и паром? — с сомнением повторила миссис Хендерсон. — Знаете, мисс Белл, я конечно не возражаю, но стоит ли это делать? Эту девочку тошнит в машине.

— Думаю, сегодня ее не будет тошнить, — осторожно сказала я, не без опаски вспоминая все, что он заглотил.

День прошел чудесно, потому что Йен, как и все мальчики, обожал корабли и готов был часами курсировать туда и обратно между Дартмутом и Кинсуэром, особенно когда капитан упомянул песчаные мели и трудности здешней навигации. Со времени отъезда из Найроби у меня было немного таких хороших моментов, как этот — с солнцем на воде, с величественной красной громадой Королевского Военно-Морского колледжа с той стороны устья, где лежал Дартмут, с мерцающими глазами Йена, слушавшего объяснения капитана. Если когда-либо ребенок являлся «мужчиной среди мужчин», подумала я, то этим ребенком был Йен Гордон Чарльз Камерон.

По пути разговор шел только о «моем папе».

— У моего папы есть лодка. Одиночка. — Этот термин он произнес с гордостью, и я прониклась уважением. — Когда я вырасту, он собирался завести двойку и мы сможем участвовать в гонках. Она у нас на Линитгоу. — Он замолчал и почти с вызовом посмотрел на меня. — Когда приедем домой, отправимся в плавание. Там можно зимой ходить под парусами. Мой папа и на рыбалку меня берет. — Его голос дрогнул, и он замолчал. В его темных глазах я уловила внутреннюю борьбу. — Один раз, — торопливо пробормотал он.

— Расскажи, — подбодрила я. — В каком месте?

— Ну, я не знаю. Где-то на море. Это была не наша лодка. — Его вызывающий тон предполагал, что я могла бы и запомнить — «их лодка» стоит на озере Линитгоу. Но это было не настолько важно, чтобы прервать повествование. — Это было здорово. Мы отправились сразу после завтрака и вернулись только часов в шесть, по-моему. Когда поймаешь рыбу, надо вытаскивать из нее крючок. Я бы так не смог. — Он замолчал, чтобы набрать воздух. — А еще мы попали в волны, и лодку болтало вверх и вниз… — Он показал как, и я крепче вцепилась в руль. — И меня тошнило. Кажется, два раза.

Я сказала:

— Вот как? — самым непререкаемым тоном, но то ли я потеряла практику, то ли шотландский «почти шесть и три четверти» был покрепче орешек, чем английский четырнадцатилетний.

— Ага, и папу тоже тош…

— Хватит, Йен, достаточно, — строго сказала я, — не думаю, что ему хотелось бы, чтобы ты мне это рассказывал.

Спустившись вниз к обеду, я некоторое время с восхищением разглядывала фотографии Адама в холле.

На одной солнце садилось среди рваных туч, и цепочка пони галопом неслась вверх по склону. Другая, цветная, была видом Баклэнда-на-Муре: деревья и мост, старая коричневая черепица и старый коричневый колли, спавший на солнце. Повешенные рядом, они ярко показывали стародавнее противоборство Измаила и Исаака.

Отраженное в стекле фотографий, мне было видно мое собственное лицо, серьезное и совсем неинтересное, с прямыми светлыми волосами, которые я каждые пять дней мыла шампунем, всегда старательно расчесывала и периодически подравнивала. Они и выглядели точно так, как должны были при таком уходе — чистые, здоровые, аккуратные, не дурацкие. Волосы Магды Камерон тем вечером выглядели вполне по-дурацки: их распущенные концы тут и там были пронуты золотом.