Ольга Некрасова - Кого ты выбрала, Принцесса? Страница 19

Сцепив руки у него на затылке, Наталья вталкивала его в себя, ей казалось, что она может принять его всего и навсегда и прожить жизнь, как один миг счастья. Сладкая истома потекла от затылка по позвоночнику, жар шел от горячих Пашиных губ, и волны истомы одна за одной сталкивались с волнами жара. Наталья кричала, но осознала это позже, когда кричать уже не могла и продолжала биться и рыдать без голоса.

Паша взял ее на руки и отнес на постель.

— Лежи и тай, — сказал ее словами; он, поняла Наталья, помнит их первую ночь, помнит, потому что вспоминал все время.

Потом она лежала пластом, слушая, как Паша плещется и насвистывает в ванной, и легкие слезы бежали по ее вискам. Нужно было привести в порядок свое нарисованное лицо, хотя бы посмотреться в карманное зеркальце, но сил не было. Она только сказала вошедшему Паше, чтобы он выключил свет.

16

Уверяю вас, девочки, любого мужчину можно заставить кончить четыре раза подряд. Главное, чтобы тебе его хотелось. Ипять раз можно. Можно до тех пор, пока он себя не выжмет досуха и не перестанет извергать семя, но останется неутомимым любовником. На самом деле неутомимым. Часами. Все дело, повторяю, в нас и чуть-чуть в нем.

Но такое случается только несколько раз в жизни — и у мужчин, и у женщин. У многих вообще не случается. Наталье было жалко этих несчастных людей.

Небо над лазоревым бассейном серело. Солнце всходило где-то над морем — из окна его не было видно, только в сером обозначилась узкая полоска розового, потом желтого, а потом как будто включили свет, и небо стало голубое.

— Ты садист, — сказала Наталья, а Паша сказал:

— Само собой. Мазохистке и нужен садист, кто же еще?

Они лежали, сплетясь ногами, и Паша входил в нее ровно и мощно, вонзаясь, как в открытую рану. Иногда он засыпал, а может быть, терял сознание: проваливался и сразу же, очнувшись, продолжал бесконечное движение маятника. Наталья не понимала, что чувствует — боль и сладость смешались; на губах был Пашин вкус и ее собственный вкус, смешанный со вкусом Паши, и этот вкус отдавал кровью.

— Я сейчас позвоню прислуге, чтобы тебя выгнали, — простонала Наталья, но это прозвучало неубедительно, потому что она все время Паше помогала. — Серьезно, хватит.

Он остановился, и Наталье пришлось продолжать одной. В ней качался тот же маятник, и остановить его было невозможно, как остановить Землю.

Разрядилась она незаметно для самой себя — просто сладость ушла, а боль осталась. Наталья поняла, что теперь действительно хватит. Было страшно, что еще раз — и они умрут.

— Встаем, — решительно объявила она.

Паша засмеялся.

— Я уже пробовал. Не получается.

— Все равно, — сказала Наталья, — надо вставать, а то, если не встать сейчас, попозже нам опять захочется, и тогда мы опять не сможем встать. Так можно не встать никогда.

Она приподнялась на локте и снова уронила голову на подушку.

— Когда-нибудь встанем. Придут выселять и поднимут, — рассудил Паша. — Давай лучше закажем завтрак в номер.

— Это само собой, — кивнула Наталья, думая, какое лицо будет у ее эфиопки. Вчера завтрак в номер, обед в номер и ужин в номер. Сегодня опять завтрак в номер. Хотя сегодня, может быть, эфиопка будет другая. Надо же им когда-нибудь отдыхать. С другой стороны, и нам надо отдыхать, но мы же не отдыхаем!

Она сползла с постели и встала, держась за стену. Комната в глазах плыла, коленки подкашивались.

— Какой сегодня день?

— Воскресенье. Шаббат мы пропустили. Кстати, ортодоксальные евреи проводят шаббат в постели, и их кормят с ложечки.

— Это зачем? — подозрительно спросила Наталья.

— Чтобы не согрешить. Любая работа в шаббат — грех. Даже ложку до рта донести.

— В таком случае мы ортодоксальные евреи, — сделала вывод Наталья.

— Ну уж нет. Мы как раз провели субботу в грехе.

— А чем еще заниматься в постели?

Перебрасываясь такими глупостями, они влезли под душ. Паша норовил пустить то горячую воду, то холодную, уверяя, что контрастный душ — это как раз то, что им сейчас необходимо, чтобы взбодриться. Наталья визжала и пряталась от режущих струй, подставляя вместо себя Пашу, и в конце концов на самом деле взбодрилась, но скорее от возни, чем от душа.

Завтракать они пошли в ресторан, потому что боялись оставаться в номере. Оба чувствовали себя так, будто переели сладкого и не могли остановиться без посторонней помощи.

— Давай куда-нибудь поедем, — предложил Паша, налегая на мясо. Кошерное мясо — без крови, вымоченное. Оно всегда рыхлое, как бы ни было приготовлено. Паша поэтому откусывал от здоровенного куска, не пользуясь ножом.

— Хочу на Мертвое море, — сказала Наталья. Мертвое море было достаточно далеко, чтобы по дороге прийти в себя. И потом — быть в Израиле и не искупаться в Мертвом море? Приедешь домой, расскажешь — не поймут.

— Как хочешь, — согласился Паша. — У меня вообще-то была мечта понырять здесь с аквалангом.

— А можно? — Наталья вспомнила океанариум, раскрашенных по-клоунски рыбок. Ей тоже хотелось понырять с аквалангом, но это дело казалось ей сугубо мужским и требующим какого-то долгого обучения. Полгода теории, сдача правил техники безопасности и все такое.

— Ничего особенного, — сказал Паша. — Тридцать пять долларов — все удовольствие. Плывешь на веревочке под лодкой, рядом инструктор.

Наталья задумалась, десертной вилочкой склевывая с тарелки кубики ананаса. Ее тянуло на витамины, и она уже съела кучу невкусных, но очень полезных ростков пророщенной пшеницы, похожих на короткие спагетти, мясистый сладкий перец, по горсти маслин и оливок, половинку огромного помидора, потом сладкое: персик, абрикосы, грушу, два банана, несчетное количество шариков из арбузной мякоти, нарезанных, наверное, какой-нибудь специальной ложечкой, кисть светлого винограда с длинными виноградинами и кисть розового винограда с круглыми виноградинами, а красный виноград она не любила. Теперь она клевала ананас, и, положа руку на сердце, не хотела ни ехать на Мертвое море, ни оставаться в Эйлате и нырять с аквалангом. Самое приятное было — выбирать между этими приятными возможностями. Она могла бы сколько угодно так сидеть и выбирать. Если бы, конечно, не шло время.