Эльза Вернер - Высшая точка зрения Страница 2

– И нужно же ему было поселиться как раз в Шледорфе, где мы живем! – воскликнула она. – Если бы он хоть оставлял нас одних во время прогулок в гору! Нет, всегда увяжется с нами и только портит мне удовольствие своим озлоблением и бессердечными насмешками.

Отец ничего не возражал, так как в глубине души был того же мнения. Несмотря на все уважение к Норманну, характер последнего совсем не нравился Гервигу, и его часто коробили резкость и бесцеремонность молодого профессора; однако он не мог ничего поделать, когда коллега, которого он случайно встретил в Шледорфе и которого уже знал много лет, присоединился к ним.

– Видно, он мало вращается в обществе и редко бывает с людьми, – уклончиво ответил он, – Это – ученый, дитя мое, у которого в голове только наука и который не привык нисколько считаться ни с чем другим.

– Да нисколько! – рассмеялась Дора. – По его мнению, я вовсе не имела бы никакого права на существование, если бы не имела счастье быть дочерью своего отца. Я думаю, он с удовольствием усадил бы меня в какое-нибудь ущелье; если же я еще, к довершению всего, начинаю смеяться, то у него всегда бывает такой вид, как будто он собирается немедленно проглотить меня всю целиком.

Последнее утверждение было, по-видимому, не безосновательно, так как возвращающийся Норманн сделал ужасно свирепое лицо, когда свежий, звонкий девичий смех долетел до него. Профессору было лет около сорока, но на вид ему можно было дать больше. Мрачные морщины на лбу и резкая складка около рта также вовсе не служили его украшению; что же особенно портило его наружность и придавало ей почти устрашающий вид, так это густые черные волосы, торчавшие вокруг головы, как грива.

– Я думаю, нам пора идти, – кратко произнес он. – Значит, вы останетесь здесь, коллега?

– Да, останусь тут и поболтаю с Сеппом.

– Желаю вам много удовольствия при этом изучении народной поэзии; только прошу вас заранее не рассчитывать на мое сотрудничество! – сказал Норманн своим бесцеремонным тоном. – Вперед, Фридель, бери вещи! Пожалуйте! – обратился он к девушке.

Дора попрощалась с отцом, тогда как Фридель нагрузил на себя довольно тяжелую сумку, зонтик и другие вещи профессора, и затем все трое двинулись в путь. Сначала дорога шла под густыми, тенистыми елями, затем стала петлями круто подыматься вверх по совершенно открытому месту. Солнце палило все сильнее. Это было довольно трудное путешествие, но молодая девушка легко преодолевала все препятствия, свободно и уверенно поднималась в гору. Ее спутник также не выказывал никаких признаков утомления; ему только стало жарко, и он вдруг остановился.

– Фридель, возьми-ка мой плед, – сказал он и только теперь заметил, что мальчика не было позади его. – Куда же он пропал? Кажется, он опять не может поспеть за нами; вон он ползет, как улитка.

Дора также остановилась и оглянулась.

– Вам следовало его оставить внизу, – ответила она, – ему так трудно нести тяжелую сумку; этот путь слишком труден для него.

– Оставить внизу? – повторил Норманн. – Зачем же я тогда брал его с собой? Ведь не для того, чтобы доставить удовольствие ему. Он должен нести вещи; у меня вовсе нет никакой охоты таскать их в такую жару.

– Но он городской житель и не может подниматься на горы.

– Пусть учится. Четырнадцатилетний парень и не может подыматься на горы! Вон он идет, наконец, но еле передвигает ноги… Живей, Фридель!

Мальчик, действительно сильно отставший, подошел теперь к ним. Лоб его был покрыт крупными каплями пота, а лицо, несмотря на жару, было совершенно бледно; его узкая маленькая грудь дышала тяжело и порывисто. Несмотря на это, он послушно протянул руки и поймал плед, брошенный его хозяином.

Однако Дора не намерена была допускать, чтобы бедный мальчик был нагружен еще больше.

– Сядь, Фридель, и отдохни, – выразительно приказала она. – Ты ведь не можешь идти дальше. Дай мне плед, я возьму хотя бы эту толстую шаль, если она слишком тяжела для господина профессора.

Она действительно собиралась сделать это, но тут профессор вероятно сообразил, что это не совсем удобно; он проворчал что-то непонятное, вырвал у измучившегося мальчика плед и бросил его к себе на плечо, кинув при этом злобный взгляд на девушку, позволившую себе подобное вмешательство, да еще давшую ему, хотя косвенно, очень чувствительный урок.

– Ну, так отдыхай, – буркнул он. – Сбиться с дороги тут нельзя; можешь, так уж и быть, потом догнать нас.

Это разрешение было произнесено крайне резким тоном. Фридель выслушал его молча, но по тому, как он опустился на камень, можно было видеть, что он действительно не в состоянии идти дальше.

Между тем Норманн, по-видимому, совершенно не понимавший, как можно утомиться от такого маленького подъема, бодро двинулся в путь. Заметив, что его спутница часто тревожно оглядывается, он насмешливо спросил:

– Кажется, вы очень неравнодушны к Фриделю?

– Мне его жаль, ему живется очень тяжело.

– Вот как? А мне казалось, что ему хорошо так, как только вообще может быть мальчику в его положении.

– Вы, может быть, считаете за счастье быть сиротой и жить у чужих людей?

– Разве Фридель – сирота? – с некоторым удивлением спросил профессор.

– Вы этого не знали? Но вы ведь знакомы с ним два года, как он мне рассказывал.

– Знаком? Я знаю, что он живет во дворе и каждый день приходит чистить мне сапоги, и так как он – тихий мальчик, то я взял его к себе в услужение. Моя старая ключница трещит целый день без умолка, а потому я не пускаю ее в кабинет. Фридель знает, что не смеет разинуть рта, и отвечает лишь тогда, когда его спрашивают, я его так воспитал.

– Я уже заметила это воспитание, – съязвила молодая девушка. – Мне стоило большого труда заставить его говорить, когда он так печально и молчаливо смотрел, как я рисую. Он ведь счастлив, когда я ему позволяю смотреть; притом в его робких замечаниях нередко проявляется замечательное художественное чутье.

– Художественное чутье! – Норманн презрительно пожал плечами. – Это – только прелесть новизны, потому что ни дома, ни у меня он не видал ничего подобного. Он вечно торчит в вашем саду и, кажется, уже успел рассказать вам всю историю своей жизни! Мне ведь некогда заниматься такими вещами!

Презрительный, насмешливый тон разозлил молодую девушку. Ее обычно мягкий голос прозвучал очень резко при ее ответе:

– Это значило бы слишком многого требовать от вас, господин профессор; но мой отец, который ведь тоже человек науки, всегда говорит мне, что в каждом человеке можно отыскать искру священного огня, для этого нужно иметь только сердце да немного любви к ближнему. Ну, да это конечно не всякому дано.