Натали Митчелл - Жаркие ночи Страница 21

— Скорее всего, — ответил я.

На миг твои пальцы разжались, как будто я обидел тебя, но ведь на все была твоя воля. И ты сама это знала. И все же сказала:

— Глупо. Тебе не кажется?

— Жизнь вообще не очень умно устроена.

— Ты считаешь?

— Нами, конечно, Бог все задумывал иначе, — добавил я, чтобы не гневить Его, подарившего мне эти несколько дней, которыми я буду жить еще много лет. Все — сколько их мне отпущено.

Ты вдруг заговорила серьезно:

— Знаешь, однажды я напишу книгу. Наверное, не так скоро, надо еще созреть до этого. Но я обязательно ее напишу.

— О чем будет эта книга?

— Тебе действительно интересно?

«Как и все, что связано с тобой», — хотелось ответить мне, но это было невозможно. Я не имел права смущать тебя и все портить. Ведь ты доверила мне себя не для того, чтобы еще утешать меня в моей безнадежной любви.

— Может, тебе покажется банальным, — застенчиво проговорила ты. — Но это книга будет о любви.

— Все книги в мире — о любви. Или об ее отсутствии, — заметил я.

— Это верно. Но моя будет только о любви. Хотя, наверное, так не бывает. Всегда приплетается что-то еще. Мир вечно вмешивается в отношения двоих.

Я подумал: «Если они есть, эти отношения…»

— Я напишу, как сложно бывает человеку сказать о своей любви. Казалось бы, чего проще… Да, Кевин? Но что-то мешает. Неуверенность, что твои слова будут поняты правильно… Или напротив: уверенность, что они не найдут отклика. И тогда начинает казаться, что неведение куда лучше. Ты еще не получила отказа, и можешь тешить себя мечтами… Вот о чем будет эта книга.

У меня вырвалось:

— Я мог бы стать ее соавтором.

— В смысле?

— Я знаю все это, может, даже лучше тебя.

Ты печально покачала головой, я почувствовал движение твоих длинных волос по моим плечам:

— Не лучше, Кевин.

Потом ты сказала, что массаж окончен, и ушла в душ. Ты выглядела такой грустной, что мне было больно смотреть на тебя. И хотелось немедленно выпытать телефон того идиота, который не чувствовал твоей любви, и все сказать ему за тебя. Но тогда для меня сейчас же и кончился бы этот, растянувшийся на дни, миг счастья. И, признаюсь, я смалодушничал.

Все это утро было овеяно грустью, хотя солнце сияло с той же неудержимостью. Но ощущение было такое, будто туча затаилась уже поблизости и вот-вот небеса померкнут. Наверное, в твое душе уже был мрак, и ты спрашивала себя: «Что я делаю здесь, рядом с чужим мне человеком? Когда тот — любимый — за тридевять земель отсюда. И мне хочется одного — быть рядом с ним».

Но необходимость отыскать сестру все еще держит тебя на Пукете, и я благодарен Сьюзен за то, что на время она исчезла из нашего поля зрения. Уверен, ничего плохого с ней не случилось.

Когда мы пили кофе, мешая его терпкий аромат со свежим морским ветром, ты, глядя на спокойные волны, неожиданно сказала:

— Надо бы расспросить местных рыбаков: попадалась ли кому-нибудь из них в сети Русалочка… Ты ведь читал в детстве сказку о ней?

Мне не пришлось вспоминать. Тебе я не признался, но когда-то я плакал над томиком Андерсена.

— Конечно, — только и сказал я.

Подставив лицо ветру, ты негромко сказала:

— По-моему, это самая печальная история на свете. Куда там Ромео и Джульетте! Они любили друг друга, они были счастливы, хоть и недолго. А Русалочка все отдала ради своей любви, а принц так ничего и не понял. И выбрал другую. Почему так бывает?

Я не удержался:

— Это ты мне скажи — почему?

— Если бы я знала… Говорят: сердцу не прикажешь. Вот и все. Что тут поделаешь? Остается только, как Русалочке уплыть в море и затосковать навечно. Или та сказка закончилась по-другому?

Пришлось признаться, что я тоже не помню, и тогда ты произнесла с отчаянием:

— И почему это люди всегда забывают самое важное?! Если б мы помнили сказки, которые читали в детстве, мы были бы лучше, правда?

И с этим невозможно было не согласиться…

Прорвавшись сквозь дымку грусти, окутавшей нас, к нам присоединился мой отец, громогласно сообщивший, что день прекрасен, хотя это мы видели и без него.

— Да что это с вами? — возмутился он, всмотревшись в наши лица. — Что за уныние без причины? Надо вам позавтракать хорошенько, вот что!

У него все объяснялось элементарной необходимостью подкрепиться. Ему самому, как я заметил, это и в самом деле здорово помогало.

После того как мой отец был так любезен ночью, ты не смогла отказать ему в желании нарисовать твой портрет. Да и не хотела. И у меня тоже язык не поворачивался отговаривать тебя…

Там, на берегу, где отец поставил тебя у самой кромки воды, я сел на песок — поодаль, чтобы не мешать, но, представляя, что сижу у самых твоих ног. И ветер вступил со мной в сговор, забавляясь твоей юбкой, твоими волосами. Он заставлял тебя запрокидывать руки, выгибать длинную шею — ты пыталась удержать волосы. Свои прекрасные, тонкие, как паутина, легкие волосы…

Мелкие брызги достигали моего лица, которое пылало, разгоряченное твоим и узнанным, и неузнанным теплом. Я отирал их ладонью и думал: до чего ж это несовременно — все, что происходит с нами! В моде цинизм и поспешность. Секундная страсть и забвение на годы. Сумел бы я забыть близость с тобой, если б такая прихоть под действием азиатского солнца вдруг взбрела тебе в голову?

Господи, о чем я? Такая девушка и бездарный, несостоявшийся художник. Только в душе — художник, на деле же — ни одной картины. Все в воображении, и ничего на холсте. Пора признаться, что это зависть к таланту отца погнала меня в эту страну-улыбку, только мне эта улыбка не сулит ничего доброго.

Вот он рисует мою любовь, а я сижу без дела, как необученный пес, которому нечем заняться. Когда портрет будет готов, она придет в восторг, наверное, чмокнет его в бороду, и они оба будут счастливы. А что будет со мной? Впрочем, кому есть до этого дело?

— Ты уже пытался что-нибудь узнать о сестре Алисии? — спросил я у отца.

Он услышал меня не сразу, увлеченный своим делом, которое любил всерьез.

— А? Ты мне?

— Пропавшая девушка, помнишь? Ты обещал помочь в ее поисках.

Странно усмехнувшись, отец проговорил, пристально вглядываясь в лицо Алисии:

— Не спеши торопиться, сын мой. Иногда лучше промедлить, чем поспешить.

Меня вывел из себя его наставительный тон:

— О чем ты говоришь? Не спеши… Да Алисия уже с ума сходит!

— Вот это верно, сынок! — У него опять вырвался неприятный смешок, который он, как слюну, отер рукой. — Эта девочка действительно сходит с ума…