Паскаль Лене - Анаис Страница 21

Мсье Чалоян пригрозил исключением из пансиона и позором, который падет на маленькую воровку, на ее семью, на мсье представителя самой Франции.

«Что вы на это скажете, мадмуазель?»

Ей, конечно, было нечего сказать, и мсье Чалоян это прекрасно знал. Однако он настаивал: «В этих стенах никогда не было воровок. Вы первая, мадмуазель. Этот скандал навредит здесь всем!»

Все так же стоя в принужденной позе, Анаис не особо думала обо всей этой истории. Если бы ее не застукали, никакого скандала не было бы. Может быть, она и стибрила у одной платочки, у другой крестик, но в глубине души она не была в этом уверена. Ей просто нравилось рыться в вещах своих товарок. Из любопытства. Чтобы узнать об их вкусах, заглянуть в их потайную жизнь. Она не смела заговорить с ними. Она была робка. То, что она делала, называется воровством, да, но такова была ее манера знакомиться с людьми, тайно присваивать образчик их жизни.

В данный момент Анаис думала лишь о том, чтобы не переминаться с ноги на ногу перед столом директора, потому что это еще больше разозлило бы мсье Чалояна. Но неисправимая девчонка охотно свистнула бы у него вон ту красивую ручку, до которой как раз так легко дотянуться: если бы страшный директор отвел глаза, ручка наверняка бы исчезла.

В пятый, в шестой раз мсье Чалоян спросил у воровки, «что же теперь с ней делать». Словно она могла ответить! Это ведь ему решать, разве нет? Какая-нибудь мыслишка должна у него быть.

Анаис вышла из кабинета, а директор так и не объявил ей о ее судьбе. Товарки набросились на нее с расспросами: «Ну? Что он с тобой сделает?» Опять тот же вопрос, а Анаис по-прежнему не знала, что ответить: но кара обрушится на нее, завтра или через час. Там, за горизонтом, в наивраждебнейших пределах закона и власти, собиралась гроза. Подружки ликовали. Они не были злы. Отнюдь. Просто когда скучно, радуешься несчастью других.

Послезавтра была пятница. Пансионерки обычно возвращались в семьи до вечера в воскресенье. Те, кого не могли забрать родители, отправлялись на экскурсию. Мсье Чалоян отсылал их под надзором двух классных дам, которые два дня выгуливали их за городом. Это была лучшая усталость, лучшее лекарство от глупых мыслей и причудливых желаний периода созревания.

Анаис же оставили в пансионе, запретив выходить.

«Как, и все?» – удивились товарки. Никакого наказания в назидание другим? Никакой казни на лобном месте? Они ушли, раздосадованные, не сказав ни слова Анаис. Они были готовы простить ей воровство, но не то, что она избежала ужасного наказания, о котором каждая мечтала. Престиж мсье Чалояна оказался поколебленным.

Анаис провела субботу в классе, трудолюбиво переписывая десять первых уроков из учебника морали и гражданственности. После полудня ей стало казаться, что наказание не столь легкое, как говорили ее товарки. Она смотрела в окно на залитую солнцем листву. Осень зажгла парк мощным и ярким огнем. Сорока уселась на макушку кедра и разглядывала все это золото вокруг, не зная, что выбрать в таком изобилии. Девочка подумала, что весь сегодняшний день, да и завтрашний тоже, жизнь будет проходить так далеко от нее, за этим стеклом. Но обычно мир существует, не зная, что на него смотрят, бедняжка Анаис.

Она писала потихоньку. Она тянула время.

На закате дня явился директор и, не говоря ни слова, все с таким же непроницаемым лицом, перелистал тетрадку Анаис. Та затаила дыхание и уже жалела, что писала не так быстро. Она могла бы закончить работу за день. Кто знает? Может быть, мсье Чалоян отменил бы наказание. Он положил тетрадь на парту и сказал: «Довольно. Идемте со мной!»

Они прошли через длинный коридор на втором этаже: мужчина впереди, девочка на шаг сзади. Стук каблуков о паркет ударялся рикошетом о голую стену. Мсье Чалоян, конечно, был великаном, но и она, хрупкая тринадцатилетняя Анаис, заставляла своими шагами вибрировать тишину.

Они вышли из главного корпуса и по аллее, спускавшейся к входной решетке, подошли к бывшим конюшням, где теперь расположился кабинет директора и была обустроена квартира для мсье Чалояна. Резкий холод пронизал Анаис: на ней были только шотландская юбка и джемпер из тонкой шерсти. Она вздрогнула, но господин директор шел впереди широким шагом и как будто был не в настроении обращать на это внимание.

Они пересекли небольшую прихожую, и мсье Чалоян ввел Анаис в гостиную – темную, но достаточно уютную: у стены стоял большой застекленный книжный шкаф. Напротив помещался камин. В нем догорали уголья. Оба окна были закрыты шторами. Перед камином стояла пара глубоких кресел, обтянутых блестящей и растрескавшейся кожей. Мсье Чалоян все так же молча указал девочке на одно из кресел и подкинул полено в камин. Разогнувшись, он увидел, что Анаис по-прежнему стоит.

«Садитесь же!» – сказал он резким тоном спешащего человека, готового потерять терпение.

Анаис невольно погрузилась в кресло, уцепившись руками за подлокотники, словно за спасательный круг. Господин директор смотрел на нее. Его взгляд возвещал ей страшные бездны, которые поглотят ее, если она отпустит подлокотники. То, что сейчас скажет мсье Чалоян, будет ужасно, иначе он не привел бы ее к себе, в свою собственную квартиру, чтобы объявить приговор. Анаис уже знала, что осуждена. Но она никак не могла осознать, что ее «преступление» столь велико. Да, она совершила кражу. Именно так полагалось расценить то, что она сделала. Она была согласна, хотя шаренье по шкафам и представляло для нее всего лишь игру.

Господин директор продолжал ее разглядывать и как будто размышлял. Возможно, он еще колебался. По меньшей мере он выгонит ее из пансиона, напишет родителям. Но он, кажется, думал о других санкциях, еще более строгих, они-то и вызывали его раздумья.

Молчание господина директора продолжалось, с каждой секундой еще больше углубляя пропасть, разверзавшуюся под девочкой.

Эти минуты тревоги определили судьбу Анаис. Маленькая пленница только что была ввергнута в странный мир, чрезвычайно похожий на тот, который только что покинула, но где все стало ей тайно враждебным. Она уже понимала, что ей не убежать: тяжелые бронзовые двери закрывали все выходы, а ключи были у мсье Чалояна.

Полено вдруг вспыхнуло, взметнув до потолка сноп света; девочка вздрогнула. Мсье Чалоян улыбнулся и наконец заговорил.

«Я вижу, что вы сожалеете о своих кражах, – мягко сказал он. Выждал несколько секунд и добавил: – Я хотел бы предоставить вам способ искупить свою вину».

Напрягшись от надежды, Анаис сильнее вцепилась в подлокотники кресла и стала ждать. Но мсье Чалоян, все так же пребывая в задумчивости, лишь заметил ей, что у нее грязные руки, все в чернилах. К нему снова вернулся нетерпеливый тон.