Линн Грэхем - Трудное примирение Страница 22

Лицо Бернардо выразило отчаяние. Он стал ломать руки и бормотать нечто невразумительное. Она резко обернулась, и глаза у нее распахнулись от изумления. До нее донеслись резкие голоса, усиленные эхом бесчисленных переходов замка.

Одна из дверей была приоткрыта. За ней видна была высокая темноволосая женщина с подложенными плечами, что только вошло в моду, которая громко что-то доказывала кому-то невидимому, предположительно Люку. Или она, наоборот, оправдывалась? Понять было невозможно.

Кэтрин напряглась. Она без труда узнала Рафаэллу Перуцци. Та была единственным человеком из всех известных Кэтрин, кто мог позволить себе возражать Люку и не потерять при этом место еще до конца рабочего дня. Рафаэлла занимала в жизни Люка какое-то неясное положение, то ли друг, то ли подчиненный. И была к тому же самым способным генератором идей из всех женщин, работавших на «Сантини Электронике».

Она жила, дышала, ела, спала только ради денег… и ради Люка.

Они росли вместе. Он служил ей образцом для подражания. Она была упряма, безжалостна и до глубины души предана его интересам. Было время, она делила с Люком даже постель. Этого Кэтрин никто не говорил. Да в этом и нужды не было. Рафаэлла была частью прошлого Люка, но при каждом ее взгляде на него в ее глазах светилась надежда на будущее. Женщины, прошедшие через его спальню чередой мимолетных эпизодов, нисколько не беспокоили Рафаэллу. Ее обеспокоила Кэтрин.

«Тебе осталось полтора месяца. Развлекай его, пока можешь, — сказала она Кэтрин при первом знакомстве. — Если имеешь дело с Люком, больше чем на три месяца не рассчитывай, а при том, как ты одеваешься, дорогая, еще шести недель с тобой ему хватит за глаза».

Теперь заговорил Люк — и очень тихо. Рафаэлла резко всхлипнула и застрекотала по-итальянски. Кэтрин отошла, стыдясь, что не сделала этого раньше, смутно догадываясь о том, что вызвало эту сцену. Вчера Люк объявил о том, что собирается жениться. Рафаэллу это сразило. Участь Рафаэллы вызвала у Кэтрин странное сестринское сочувствие. Если бы не милость Божья, она могла бы быть на ее месте.

Люк был для Рафаэллы солнцем, вокруг которого вращалась ее жизнь. Она не могла бороться с его притяжением; и даже если солнце обжигало, она не могла соскочить с этой орбиты. Даже сознавая, что переходит установленные Люком границы, она не могла спокойно оставаться в стороне. Такова уж она была. Упорная, настойчивая, беспощадная. Порой именно сходство между Рафаэллой и Люком неприятно задевало Кэтрин. По закону подобия, не раз думала она с тоской, Люк и Рафаэлла были парой, чей союз был бы заключен на небесах.

Дверь вдруг с грохотом распахнулась. Бернардо как ветром сдуло. Кэтрин оказалась не столь проворна. Рафаэлла надвигалась на нее, точно акула-убийца, почуявшая сырое мясо, в ее твердом как алмаз взгляде сверкала непримиримая ненависть.

— Шлюха! — закричала она, бросаясь в атаку. — Он не верит моим словам, но я еще вернусь, и в руках у меня будут доказательства. И когда он их увидит, тебя просто вышвырнут отсюда, потому что он никогда тебе этого не простит!

— Рафаэлла!

Люк стоял в пятидесяти шагах от нее, напрягшись, точно изготовившаяся к прыжку пантера, лицо у него исказилось от ярости.

Она кинула на него взгляд, полный свирепого отчаяния.

— Я только хотела получше разглядеть «единственную по-настоящему честную женщину», которую тебе удалось найти! Ее следует внести в списки особо опасных элементов. И, приготовься, саго, — она направилась к выходу, — тебя ждет самое серьезное разочарование.

Тут снова появился Бернардо и почтительно вывел ее из зала. Кэтрин перевела дух. Рафаэлла, сорвавшаяся с цепи и упустившая добычу, могла напугать кого угодно. Ее угрозы поразили Кэтрин. Чему Люк не поверил? Что Рафаэлла собирается доказать? И чего Люк никогда ей не простит?

— Бога ради, о чем она говорила? — прошептала она через силу.

В нем еще клокотала скрытая ярость. Она ничего не смогла прочесть в его неподвижном темном взгляде. На миг ей показалось, что этот взгляд одновременно изучает ее и бросает ей вызов, однако он тут же насмешливо улыбнулся, и она отогнала от себя неприятную мысль.

— Это ни в малейшей степени не должно тебя беспокоить.

«Как бы не так», — подумала она, а он уже, жестом властелина обняв ее за хрупкие плечи, повел в изумительно обставленную гостиную.

— Да и Рафаэлла может больше не беспокоиться.

— Почему? — удивилась она.

— Потому что с этого момента она больше у меня не работает, — проговорил Люк бесстрастно.

Кэтрин сразу же охватило чувство вины. Вся жизнь Рафаэллы заключалась в ее карьере… Не столкнись они в зале, инцидента, что так разгневал Люка, могло бы не произойти.

— Люк, она была ужасно расстроена. Может быть, ее можно простить? — проговорила она после долгого молчания, поражаясь иронии судьбы, которая превратила ее в единственного защитника брюнетки.

— Что с тобой? — откровенно удивился Люк. — Она бы на твоем месте, ни минуты не задумываясь, перерезала тебе горло. Она ворвалась в мой дом, оскорбляла меня, оскорбляла тебя… и ты считаешь, я могу так это оставить? Не понимаю тебя.

— Она потеряла голову, а все потому… потому… — Кэтрин замялась под его пристальным взглядом, — потому что она тебя любит.

— Такой любви, спасибо, не надо, — отрезал он.

— Иногда, Люк, — прошептала Кэтрин, — ты бываешь очень жесток.

Лицо у него напряглось — видно, раздражение достигло предела.

— То есть я безжалостный, бесчувственный ублюдок, это ты хочешь сказать? — прошипел он.

Критиковать Люка не отваживался никто. Рафаэлла могла с ним спорить, но критиковать она бы даже мечтать не могла. Не слишком образованное семейство Люка просто благоговело перед его выдающимися способностями, которые выяснились еще в самом нежном возрасте, к тому же он очень рано начал вести самостоятельную жизнь, поэтому у него не выработалось потребности прислушиваться к чьим-либо мнениям, кроме своего собственного. Сейчас он вел себя совершенно неправильно, и не было никакой возможности сказать ему об этом прямо, не задев его самолюбия. Он не должен был так обращаться с Рафаэллой. Ведь она его старый друг, а не просто подчиненная. С другой стороны, зная о ее чувствах, он не должен был так приближать ее к себе. Это только порождало в ней несбыточные надежды.

— Я вовсе этого не говорила, — мягко возразила Кэтрин. — Не кричи на меня.

— Я и не кричу. Я восхищаюсь тобой. Ты просто какой-то ангел, порхающий среди облаков с арфой в руках! — выдавил он ядовито. — Ты даже представить себе не можешь, как это человек может чувствовать себя оскорбленным.