Луанн Райс - Тихая гавань Страница 22

— Не знаю, — опустила голову Дана.

— А какие краски ты бы выбрала?

Дана взглянула на садившееся за горизонт солнце, на золотые лучи, что пронзали облака. Но, как всегда, больше всего ее притягивала вода.

— Смешала бы королевский пурпур с темно-синим, а для верхушек волн взяла бы сусальное золото.

— Ну так займись этим. Я видел твои картины в галерее. Они удивительные! Мне казалось, что я сам там, в море, в эйфотической зоне.

— А это что такое?

— Эйфотическая зона — это на шестидесятиметровой глубине, куда еще проникает свет.

— Именно это я и пишу. Только слова такого не знала.

— Хочешь, выйдем в море? — предложил он. — Скоро взойдет луна. Будем плыть по пурпурно-синему морю, и волны будут отливать сусальным золотом.

Дана подняла на него глаза.

— Лучше расскажи мне о том, что ты говорил в прошлый раз. Про Куинн, которая устраивает бдения на камне. Что ты хотел этим сказать? Что ты про это знаешь?

— Много всего.

— Расскажи, Сэм. А то я как в потемках блуждаю.

— Мой отец умер, когда мне было восемь лет, — сказал он. — Это было зимой в тот год, когда мы с тобой познакомились.

— Знаю. Твоя мать говорила про это, когда подписывала тебе разрешение на занятия.

— Думаю, она не очень горевала, — сказал Сэм. — Понимаешь, она вышла за него слишком быстро, толком его не зная. Она была вдовой, на руках у нее был сын — мой брат Джо. Отец работал шофером в рыболовецкой артели, он сделал ей предложение, и она решила, что вот оно, счастье.

— А счастья не было?

Сэм покачал головой:

— Джо называл их брак третьей мировой войной.

Он взглянул на пролив. Глаза у него были усталые. Дана смотрела на него и вспоминала восьмилетнего мальчишку, мечтавшего о море и пытавшегося избавиться от тоски по умершему отцу.

— А что с ним случилось?

— Он свалился на грузовике с моста в реку.

— Сэм…

— Это случилось в сочельник. Он возвращался из Нью-Йорка, куда отвозил свежепойманных омаров. Попал в буран, и машина рухнула с Джеймстаунского моста.

Дана представила себе мост — в западной части залива Наррагансет, высокий и узкий, с железными башнями, которые видны за много километров.

— Печальная история… — тихо сказала она, и ей очень захотелось взять Сэма за руку.

— Я был уже не такой маленький, и меня очень удивляло, почему в доме никто кроме меня не переживает. Я пошел в метель к этому мосту, пошел потому же, почему Куинн хочет найти родительскую яхту, — я должен был убедиться, что он не сделал это нарочно.

— Но ведь не нарочно же, да? — спросила Дана, беря его за руку.

— Не нарочно, — ответил Сэм. — Я стоял на мосту, когда спустились водолазы, был там, когда краном поднимали грузовик. Это точно был несчастный случай: отец вез мне рождественские подарки. Игрушечные грузовики и поезд. Я хранил их много лет.

Дана заметила, как блестят его глаза, и подумала, до чего же он похож на Куинн. Куинн хранила все родительские подарки, не разрешала даже садиться на их стулья.

— Когда я понял, что он сделал это не нарочно, мне стало легче. Теперь понимаешь, мы просто обязаны помочь Куинн.

— Понимаю, — сказала она.

Он встал, взял ее ладони в свои.

— Ты готова? — спросил он.

После его рассказа она уже ничего не боялась. Что бы ни было спрятано в жестяной коробке, это не имеет никакого отношения к смерти Лили и Майка. Она сбегала на кухню за фонарем, и они направились в гараж.

Внутри была темень — хоть глаза выколи. Они закрыли за собой дверь и включили фонарь.

— Мы с тобой словно взломщики, — сказала Дана.

— Это собственность твоей семьи, — напомнил ей Сэм. — И ты делаешь это ради Куинн.

Дану вдруг захлестнула волна нежности к нему. Ей захотелось обвить руками его шею, прижаться к нему. Сэм взялся за ломик.

— Ну, раз-два-три! — И петля, державшая замок, с легким хрустом разломилась пополам.

Дана направила свет на содержимое коробки. И увидела пачку денег, перетянутых резинкой. А под ней — несколько бумаг с одним и тем же заголовком: «Сан-Центр».

— Боже ты мой! — выдохнула Дана.

— Проект Майка.

Дана закрыла коробку. Она не понимала, что это такое, но знала одно — это совсем не похоже на рождественские подарки отца Сэма.

В ту ночь она не сомкнула глаз. Так и проворочалась в полудреме до самого утра. А еще смотрела на созвездия, слушала их истории и придумывала свои. Две Сестры, танцующие в небе. Отвергнутая Возлюбленная, спрятавшаяся в пещере.

Дана, сколько себя помнила, жила как звезда — блуждала по небу, не заводя себе дома.

Но и наяву, и в полусне в ее мыслях присутствовал Сэм. Он так твердо стоит на ногах. Он… Он — Сэм, вот и все. У французов есть выражение: «Bien dans sa peau» (что значит «кожа как раз по нему»). И, лежа в предрассветной мгле в кровати, она представляла себе его тело, его гладкую кожу.

Он загорел на море. И словно лучился радостью. Она видела улыбку, притаившуюся в уголках его зеленых глаз, будто говорившую о том, что он научился быть счастливым и готов поделиться секретом с ней. Впервые за много недель ее потянуло к холсту, и это — благодаря Сэму.

Наконец она встала, вывела велосипед и отправилась на почту. Там ее ждало письмо от ее французской приятельницы Изабель.

Мы по тебе соскучились! Как тебе живется с племянницами? Все ждут твоего возвращения. Даже мсье Холл. Да, Моник, похоже, уехала — то ли в Париж, то ли куда еще, и Джонатан бледной тенью ходит по пристани, рисует для туристов бездарные пейзажики.

Получив известия из Онфлёра, Дана вспомнила Джонатана, вспомнила, как мечтала прожить с ним всю жизнь. Она все свои мечты принимала слишком близко к сердцу. Чтобы забыть и о Джонатане, и о жестяной коробке, придя домой, Дана взяла Элли и вышла на лодке в море. А когда они вернулись, на крыльце лежал сверток в коричневой бумаге. Элли пошла в дом выпить лимонаду, а Дана развернула сверток.

И сердце радостно забилось. Там оказались королевский пурпур и еще множество красок, пакет с кистями и двадцать листов сусального золота. Была и записка: «Дана, все остальное найдешь в гараже. Целую, Сэм».

Дана расплылась в улыбке и пошла к гаражу, где обнаружила несколько сосновых планок, рулон холста, банку грунтовки и мешочек с гвоздями. А рядом лежал новенький молоток, перевязанный алым бантом. Догадаться было нетрудно: Сэм хотел, чтобы она натянула холст.

И Дана взялась за дело: стала сбивать раму. Жестяная коробка лежала там, где она ее оставила.

Но Дана все-таки в нее заглянула. Пять тысяч долларов были на месте. Она продолжала работать: натянула холст, загрунтовала его. В душе бушевали эмоции. Все, что она не нарисовала за прошлый год, рвалось наружу: сомнения, страхи, боль, горе, любовь к Лили, обида на Джонатана.