Чернокнижница - Ее сердце Страница 22

Да, и Хью тоже помогите подобрать челюсть, если вам не трудно. Потому что царственное явление Розы было нарушено громогласным возникновением Санни: я даже не сразу сообразил, что густо-синее нечто, с дробным перестуком буквально скатившееся с лестницы и прилетевшее по счастливой случайности в руки Хью, было моей названой сестренкой.

— Решила подрабатывать бладжером! — Заявила Санни. — Вот, тренируюсь!

Весь пафос момента был безнадежно похерен, и мы ввалились в Большой зал с совершенно неподобающим в той ситуации гоготом. Но торжественное шествие вдоль строя студентов мы бы тогда точно не осилили.

Бал! Воздух, звенящий от музыки и эмоций, искрящийся от рождественских украшений и вспыхивающих страстей. И в центре этого праздничного беспорядка — Санни.

Роза, как выяснилось, весь день пыталась сотворить чудо, а именно — превратить Санни из гадкого утенка в лебедя. Но случай оказался клиническим, и тут уж никакая трансфигурация не справилась бы. Старания Розы были очевидны, но вечернее платье все равно шло Санни, как Хагриду — пеньюар. Ни модная стрижка, ни нанесенная умелой рукой Розы косметика не сделали Санни павой. Но, клянусь своим роялем, если бы кто рискнул сказать, что Санни некрасива — заавадил бы, и Азкабана не побоялся.

Санни сияла. Санни светилась. Раскрасневшаяся и счастливая, она кружила танец за танцем, перелетая от одного партнера к другому. Она организовала на танцполе самый большой хасапико, какой только видел свет. Она заставила профессора Поттера танцевать ламбаду. Она вылила на себя бокал пунша, сломала каблук и чуть не разбила голову об пол, споткнувшись посреди танца. Она устроила игру в фанты, едва не приспособив под это дело Распределительную шляпу, и бедной Аманде Забини пришлось плясать цыганочку с выходом, а мне — ходить на руках. Она смеялась и пела, и смеялась, и пела, и смеялась…

Пока с тихим всхлипом не осела на пол, держа в руке очередной фант — заколку Розы.

Тишина.

Сколько тишины…

В тишине Хью поднял Санни на носилки.

В тишине носилки плыли в Больничное крыло.

В тишине профессор Грейнджер стальным голосом отдавала указания перед тем, как отправиться с Санни в госпиталь.

В тишине Роза вынимала из прически заколки, а Хью развязывал бабочку.

В тишине я кусал губы до тех пор, пока кровь не закапала на белый воротник рубашки.

— Инсендио!!!

Взбешенный голос отца и жалобный треск сгорающей в волшебном пламени гитары прорезали тишину. Я удивленно оглянулся: откуда столько шума?

Видимо, какая-то часть меня все-таки не утратила связи с окружающей реальностью и услужливо сообщила мне, что я пропустил. В реальности отец орал на меня благим матом битых два часа. Повод был знатный: кто-то особо одаренный сообщил родителю, что я сплю с Розой Уизли, дружу с Поттерами, бренчу на гитаре и вообще веду антиобщественный образ жизни. Результатом отцовского гнева стало ритуальное сожжение моей гитары (не гитара и была, дрова зачарованные) и лишение личных денег (а вот это хреново). Отличный подарок на Рождество.

— Он не сползает, — тихо сказал я, наблюдая, как в огне плавятся струны.

— Что?!

— Ты спросил, почему у меня волосы ботиночным шнурком завязаны, а не лентой. Отвечаю. Шнурок не развязывается и не сползает.

Отец издает стон, вздох, шипение, рычание и очередные сентенции о том, что я кого-то там позорю и чему-то там не соответствую. А я могу думать только о Санни, которая уже неделю лежит в реанимации Святого Мунго, и к ней не пускают даже ее родителей. От мыслей о том, что это значит, мне хочется выть.

Отец все разоряется, его голос грубо рассекает благодатную тишину, снова опутывающую меня. Не надо, не лишайте меня моей тишины! Если тишина уйдет, я умру от грохота страха за Санни и боли за себя.

Смотрю на отца, почти не задирая голову. Наверное, у меня дикие глаза. Молчи, отец, умоляю тебя, молчи! Потому что если я сейчас осознаю то, что знаю уже давно… то, что происходит с ее сердцем… то, что происходит внутри меня и вокруг… я сойду с ума, и ты будешь первым, кто попадет под раздачу. Я наговорю тебе такого, о чем самые отъявленные сыновья-плохиши даже не думают думать. Я буду швыряться проклятиями, оскорблениями и всем, что подвернется под руку. Я буду вопить громче, чем ты только что. Я не хочу так поступать, ведь я все еще уважаю тебя, отец. Поэтому молчи.

Рука сама собой нашаривает в кармане галлеон. Фальшивый. Подарок Поттеров на Рождество. «Это если тебе надо с нами срочно связаться, — глядя в сторону, пояснил тогда Ал. — Просто подумай о том, кто тебе нужен, и у него монета нагреется… У нас у всех такие, и у отца, и у Гермионы…» Понятно стало, как Ал вызвал Грейнджер в Больничное крыло, когда я спасал Санни от Забинь, как Хью узнал о возвращении Санни из больницы осенью. Такие галлеоны использовали члены АД, их Грейнджер сочинила — читал в «Новейшей истории магии».

Я стиснул галлеон до боли в напряженных пальцах, в голове вертелось только одно: «Х*ево…» Монета ответила обнадеживающим теплом, и я вытащил ее из кармана. Адрес камина отчетливо проступил на золотистой поверхности.

На негнущихся ногах я прошел мимо озадаченно примолкшего отца к камину.

— Скорпиус! Я еще не закончил!

— Извини, отец, — произношу я чужим голосом. — Потом.

Щепотка дымолетного порошка — калейдоскопная круговерть в усталых глазах — вываливаюсь на потертый ковер и попадаю лбом в изогнутую ножку кресла.

— Пчхостите… пчхофессор… Пчхоттер… — У меня аллергия на дымолетный порошок. — Я непчхяянно…

— Да ладно, — усмехается сидящий в кресле Герой войны. — Как раз к ужину.

Поднимаюсь, отряхиваюсь, пытаюсь сообразить, куда я попал — в дом Поттера или в дом Грейнджер. Но вниз по лестнице, обеспокоенно хмурясь, уже бежит Роза, и мне становится все равно, где я.

А потом я долго и с наслаждением реву, уткнувшись лбом в колени Розы, никого не стесняясь, и ничего не смущаясь. Через ткань рубашки в кожу впивается край стеклянного брелка Санни.

Ее сердце.

Отец больше не орал. Он вообще со мной не разговаривал. Честно говоря, не больно-то и хотелось.

Несколько раз в Мэноре появлялась Грейнджер: взгляд Снежной королевы, осанка королевы Изабеллы, манеры королевы Анны, словом, леди Совершенство. При виде ее мать тряслась от бешенства, а Грейнджер уходила с отцом в его кабинет, и восторженно попискивающий домашний эльф без напоминаний приносил ей капуччино. Мать устраивала отцу безобразные сцены ревности, несмотря даже на то, что во время разговоров с Грейнджер отец демонстративно оставлял дверь кабинета приоткрытой. Так стоит ли винить меня в том, что я ненароком услышал часть их разговора?