Уинифред Леннокс - Найду твой след Страница 23

— Бернар. Констан. Теперь понял? — повторила она. — Он из Парижа.

Шарлотта, наблюдая за братом, больше не сомневалась, что не зря минувшей ночью не сомкнула глаз. Она соединяла обрывки фактов, собственные наблюдения и домыслы, в результате чего у нее возникла вполне цельная картина из прошлого. Теперь она жаждала узнать, все ли в ней верно.

— Ну да? — Бьорн дернулся и сел прямо. — Он… приезжал к тебе?

— А как ты думаешь? Не я же к нему?

— Но это… Он тот парень, который… Нет, не может быть! — Бьорн махнул рукой.

— Знаешь, Бернар что-то такое вспоминал… — Шарлотта не отрываясь смотрела на брата, — о Марше мира. Может быть, вы участвовали в одном и том же?

Бьорн смотрел на сестру во все глаза. Его лицо побледнело, на нем еще ярче синели большие глаза. Бьорн красив до сих пор, как в юности, подумала Шарлотта.

— Он говорил о шведе и о девушке-американке, что все трое были дружны…

— Что он говорил о ней?

— Так ты вспомнил его? — спросила Шарлотта, — О, погоди, послушай, вот самое красивое место… Между прочим, Бернар признался, что его любимая классическая вещь — концерт Баха для двух скрипок с оркестром. И я это слышу, прямо сейчас… Значит, ты его вспомнил? — Шарлотта натянула на плечи голубой шотландский шарф.

— Я не забывал его, Лотта.

Она кивнула и посмотрела на брата.

— Он мне сказал… что чувствует себя перед ней виноватым.

— Перед ней? — переспросил Бьорн. — Что он ей сделал? — Бьорн стиснул кулаки и сжал челюсти.

— Он сказал ей одно слово. Неправильное. Не то, которое должен был сказать.

— Какое слово? — Глаза Бьорна потемнели, он чувствовал, как налились тяжестью кулаки.

— Звучит невероятно, но он сказал «девушка» вместо «сестра». Бернар говорит, что всегда плохо знал английский.

Бьорн не мигая уставился на сестру, словно ожидал разъяснения.

— Он сказал той американке после внезапного отъезда шведа, что тот улетел на зов девушки. А должен был сказать — сестры…

— Это… он так сказал?

— Да.

Бьорн молчал, пытаясь осознать новость.

— Но почему он не встретился со мной? Почему все это он рассказал тебе?

— А откуда ему было знать, что я твоя сестра? Меня все знают, как Шарлотту Свенску. По имени фирмы. Для музыкантов нет Шарлотты Торнберг.

Бьорн ошеломленно смотрел на нее, голос Бернара Констана, поддержанный голосом Лотты, звучал и звучал, он чувствовал, как внутри у него все переворачивается. Эта музыка возвращала его в Булонский лес, в ту звездную ночь. Только в песне Бернара не было той болезненной радости, которая заполняла сейчас Бьорна.

— Кажется, я понял.

— Что ты понял, Бьорн? — Лотта откинула плед, ей стало жарко — казалось, воздух в комнате раскалился от горячих эмоций Бьорна…

— Я понял, почему француз захотел записать свой диск у шведки.

— Почему?

— Потому что только японцы, не считая шведов, способны передать такую печаль. Ни одна французская фирма не сделает похожей записи. Ты на коне, Лотта!

Она засмеялась.

— Я падала только с лестницы, мой дорогой братец. Но с коня — никогда…

Бернар Констан припарковался возле музея Орсе в девять утра, как обычно это делал по пятницам. Из своего зеленого «пежо» он вынул сперва барабан, который пришлось повернуть на «живот», — он не проходил боком. Потом аккордеон, тромбон, тарелки. Гитара лежала в самой глубине, и, чтобы ее достать, Бернару нужно было по пояс влезть в багажник.

В такие дни, когда Бернар Констан играл на улице, он чувствовал себя снова студентом консерватории, который не просто подрабатывал на бокал вина и сигареты, а учился играть на публике, или, как говорили педагоги, привыкал концертировать.

Сегодня в музей выстроится очередь — самый разгар сезона для туристов. Он прекрасно изучил приливы и отливы публики, поскольку не первый год играет на этом месте.

Бернар уселся на высокий табурет, по правую руку поставил барабан, на боку которого еще студентом нарисовал сердце, пронзенное стрелой, — кроваво-красное по краям и бледно-розовое в середине. Через розовое поле он пропустил тонкую черную стрелу с красным оперением. Посвящение всем девушкам…

Бернар был впечатлительным и любвеобильным, как все артисты. Каждой возлюбленной он говорил, что именно в ее честь, которую она ему подарила, он создал столь чудное произведение искусства. Верили не все, но он-то при чем?

Но та, которая на самом деле его вдохновила, так и не узнала об этом. Впрочем, все теперь в далеком прошлом, с усмешкой подумал Бернар. А инструмент хорош до сих пор. Он понял в конце концов, что его единственная и непреходящая любовь в этом мире — музыка. Женщины приходят и уходят. Если бы это было не так, то с какой стати он сейчас устраивал бы свой концерт?

Бернар проверил, удобно ли ему дотянуться рукой до ударных, повесил на шею тромбон, потом трубу и, наконец, накинул на плечи кожаные лямки тяжелого аккордеона. Он не этим зарабатывает на жизнь. Но будет играть здесь и тогда, когда начнет качать деньги из воздуха, это произойдет совсем скоро. Бернар уже заказал воздушный шар и большую корзину к нему, подал в мэрию все бумаги и скоро получит лицензию. Его воздушный шар с разноцветным куполом будет висеть над Марсовым полем, и все желающие за плату будут подниматься на нем и смотреть сверху на прекрасный Париж.

Бернар Констан играл перед публикой не только возле музея Орсе, у него было одно местечко на пешеходном мосту через Сену, там он играл в праздники. Ему нравилось наблюдать, как публика, которая катается на теплоходе, тянет головы вверх, чтобы рассмотреть, что за оркестр над ними.

Ему заказывали сочинить музыку для драматических спектаклей и для кино. Он выпустил несколько лазерных дисков, один недавно в Швеции. Так что, как говорил Бернар, плоды его любви можно потрогать…

Бернар начал концерт с хорошо знакомой мелодии «На солнечной стороне улицы».

Туристы выстраивались в очередь в музей Орсе, желая посмотреть картины импрессионистов. В шляпу Бернара, перевернутую вниз тульей, охотно кидали монеты. Он искоса наблюдал, как рыжеволосая дама, наверняка американка, исполненная особого достоинства и упиваясь собственной щедростью, кинула пятифранковую монету и гордо отошла, неловко переставляя старческие ножки-спички в дорогих кроссовках.

Бернар давно заметил, что американцам трудно соотнести франки и доллары — эта мадам полагает, что озолотила его, хотя пять франков меньше одного доллара. Она не упустила возможности наградить себя за это рекламным буклетом, который издал о себе самом Бернар, перечислив все реальные успехи на поприще музыки и добавив немного вымышленных. Он составлял его по простому принципу: не веришь — проверь.