Айртон Ширли - Прекрасный незнакомец Страница 23

Боже, когда же этот придурок прекратит свой глупый треп. Прекратит запросто и щедро вываливать всю ту информацию, которую сама жертва злословия предпочла бы придержать, предназначенную явно не для женских ушей, особенно этих.

При такой специфичной рекламе весьма трудно будет строить последующие отношения, даже просто дружеские. И уж тем более вернуться потом опять в разряд любовников при удобном случае.

На сороковой минуте бега он начал сдавать. Дыхание стало тяжелым и прерывистым, ноги тоже стали наливаться тяжестью, появилась боль в голеностопных суставах. Однако он не мог признаться в своей слабости, особенно глядя на красавицу, равномерно и внешне столь же легко продолжающую отмерять дистанцию своими стройными ножками. Какая волшебная игра бедер, груди, живота. Каждое движение полно неосознанного эротизма и художественной пластики. Настоящая поэзия и музыка спортивного секса. И как все это знакомо. Всего около четырех суток назад он целовал, облизывал и гладил каждый дюйм этого тела, каждый волшебный изгиб и выпуклость.

Но все это теперь не для него. Временно запретная тема. Полное табу, даже в мечтаниях. И неважно, во что будет облачено это прекрасное тело — в вечернее платье из одних бретелек и шифона, надетое прямо на голое тело, в строгий деловой костюм, скрывающий все ее очертания, в обтягивающие спортивные шорты и майки. Или просто безо всего, в натуральном, дарованной природой виде, без всяких тряпичных излишеств и украшений… Оно теперь не для него. Руки прочь от сочной женской плоти, и долой вожделение и похоть!

Переключение на сексуальные мысли помогло продержаться еще несколько минут, которые могли спасти Стивена от морального поражения. Ибо Джино внезапно прекратил бег и разумно перешел на шаг. Сочетание болтовни и бега никогда не приводило ни к чему хорошему. Особенно, когда ведешь нехорошие речи о друге. Пусть это послужит ему небольшим уроком. Так что ничто не мешало присоединиться к выдохшемуся спортсмену-любителю, хотя бы из простой мужской солидарности. Но не тут-то было. Да, все бы было хорошо и гармонично в этом мире, если бы не женщины.

Он выразительно взглянул на Дженифер, молчаливо призывая ее присоединиться к товарищу по команде, но, похоже, допустил в этом тактический просчет. Видимо, на его лице была написана откровенная мольба о снисхождении. А этого как раз не стоило делать. Это вызвало совершенно обратный эффект. На ее лице появилось злорадство и явственное понимание прекрасной возможности отомстить. Этот раунд она тоже намерена выиграть.

— Каждый свободен выбирать свой путь. Особенно, если он устал, — спокойно промолвила она.

Она даже не запыхалась, и на лице не блестели жгучие капли пота. Не то что у него. Просто потоком лились. Еще бы. Можно сказать, всю ночь почти не спал, мучаясь кошмарами, а до этого все время в трудах, то в постельных, то в полетных.

Дженифер отвернулась и устремилась вперед, еще быстрее заработав руками и ногами, не оглядываясь и не пытаясь узнать, сопровождает ли ее еще кто-нибудь. Не бег, а настоящий полет валькирии, божественной женщины-воительницы, забирающей в Валгаллу души убитых воинов. Лучшей представительницы американских амазонок двадцатого века. Вот сейчас и его загоняет до смерти, а потом тоже доставит прямо в рай для павших викингов, за пиршественный стол, в священную дружину Одина.

Он не мог остаться, когда ему бросили прямой вызов. Он даже не смог выругаться. Не смог даже плюнуть со злости. Не было для этого сил, и рот совершенно пересох. Все, что он смог в данный момент — это включить повышенную скорость в своей телесной коробке передач. Организм пошел уже явно вразнос, оставшись почти с пустым топливным баком и отваливающимися колесами.

Ему суждено погибнуть с честью на этой марафонской трассе. Солдат должен драться до последнего и суметь умереть красиво и достойно, на глазах своих боевых товарищей и у прекрасных ног леди Дженифер Локсли. Она лично закроет своей недрогнувшей рукой его застывшие навечно глаза, в которых будет отражаться ее портрет. Она примет его последний вздох и последние слова: «Я любил тебя, Дженни». И, может быть, даже тайно всплакнет потом, когда этого не будут видеть другие. И каждый год в этот день она будет мысленно возлагать венок на его могилу на Арлингтонском кладбище для воинов, погибших в боях за Америку, свободу и мировую демократию.

В этот момент амазонка слегка повернула голову и, не сбавляя темпа, бросила на ходу:

— Не надо убиваться, чтобы что-то мне доказать. — Голос был столь же спокойным и ровным, как и в начале дистанции.

В ответ он смог только прохрипеть:

— Со мной все нормально.

— Ну как хочешь.

Они пробежали еще одну милю, молча и сосредоточенно. Почему-то в этот момент вспомнилось, как он периодически предлагал ей передохнуть во время их пешего похода по лестнице в отеле. Горькая ирония судьбы. Какая наивность. И как ей было тогда смешно это слышать. Но, по крайней мере, он вел себя тогда по отношению к ней как джентльмен. Проявлял гуманизм и милосердие. Чего не скажешь теперь об этой даме. Никакой взаимности и такта, никакого сострадания к лицам противоположного пола. Никакого тендерного равенства. Пришло время борьбы за права мужчины и человека.

Она вновь повернулась, чтобы увидеть то, что еще осталось от умирающего спутника.

— Ради бога, капитан, не упрямься. Ты плохо кончишь.

— Нет! — Каждое слово давалось ему с огромным трудом, вырываясь с хрипом из раскаленных легких.

Наверное, она специально втягивает его в беседу, чтобы окончательно сбить дыхание. Чтобы он задохнулся и потерял сознание. И тогда она отнесет его бездыханную агонизирующую тушку обратно на своих плечах, не замечая тяжести, также легко и грациозно, как бежала до сих пор. И горделиво сбросит как охотничий трофей к ногам его товарищей и коллег. Вот, мол, полюбуйтесь на то, что осталось от хваленого летчика-аса после небольшой совместной тренировки.

Наконец она замедлила бег и потом перешла на шаг. Затем повернула голову, и он увидел ее кристально чистые глаза редкого темно-синего цвета, цвета полуночного неба. Тогда ночью они были опалового оттенка, затуманенные страстью и вожделением.

— Ты просто не хочешь ни в чем уступить женщине. Не можешь подчиняться ее воле и признать ее преимущество в чем-то. Ты просто грязная, мужская, шовинистическая свинья. Привыкшая смотреть на женщину как на шлюху, как на забаву в постели.

— Что ты сказала?

— Что слышал. Не можешь общаться с женщиной на равных?

— Могу. И я не свинья.

— Ха, еще какая. — Она с удовольствием еще раз процедила сквозь зубы: — Грязный, порочный и подлый хряк-шовинист. Пожиратель дамских сердец. Но мое сердце с фюзеляжа сотри.