Лора Патрик - Таблетка от всего Страница 24

— Радость моя, есть какая-то особая причина для таких вопросов?

— H-нет, не то чтобы… Я просто так подумала. Ты ни с кем не встречалась после папы. Если ты что-нибудь такое будешь делать, я думаю, ты должна сперва поговорить со мной. И другая вещь…

Глаза ее пятнадцатилетней дочери внезапно сделались старше.

— Просто для справки. Я имею в виду, для поддержания разговора и все такое. Ты не выйдешь за кого-нибудь, кто не понравится мне и Джону, а?

Карен быстро стиснула свою дочь в объятии.

— Никогда в жизни, — ответила она искренне. — И это обещание ты можешь отнести в банк, моя розочка.

Джулия, успокоенная, помчалась в музыкальный магазин вприпрыжку. Карен смотрела ей вслед, очарованная и обезоруженная тем гибридом между уличным сорванцом и многоопытной светской женщиной, в который превратилась ее дочь. Она была очарована, но и озабочена.

Дети вели себя странно, а теперь Джулия задавала вопросы о мужчинах. Если они и не могли знать о ее встречах с Крэйгом, то были достаточно сообразительны, чтобы долго скрывать от них секрет.

Однако причина, по которой Карен так сильно хотела удержать свои отношения с Крэйгом в тайне, была написана в глазах ее дочери. Собственнический дух, желание защитить были развиты у ее детей, вероятно, сильнее, чем требовалось. Это было одним из последствий развода. Джон и Джулия слишком беспокоились о ней, о Крэйге, о всех взрослых проблемах. И построить для них воздушный замок надежды на воссоединение Карен отказывалась, боясь ранить их снова.

Рыжий мальчишка пронесся мимо нее, хихикая и болтая. С улыбкой Карен уступила ему дорогу, но сердце ее внезапно забилось. Уже несколько недель Крэйг относился к ней, как любовник, и она чувствовала надежду на богатую, сладостную полноту вновь открытой любви. Многими разными способами он показывал ей, что изменился.

Но нельзя было отрицать, что их новые отношения развивались с ураганной скоростью. А в том, что именно чувствовал Крэйг, Карен не была так уж уверена. Он хотел ее, и его желание было реальным. Каждый момент между ними был украденный, особый, насыщенный электричеством. Однако это возбуждение было главным корнем ее беспокойства.

Забавно было украдкой целоваться на чердаке. Прятаться, отгораживаясь от всего мира. Это была та же черная магия, которую они открыли еще детьми. Игра со старыми воспоминаниями, легкий флирт с опасностью, романтика тайных встреч.

Но это не была реальная жизнь. Напоминание об этом каждый раз пугало Карен, ибо именно в ней они потерпели крах. Молния никогда не длится вечно. Испепеляющий жар остывает, когда нужно ходить за продуктами и выносить мусор.

Самой тяжелой травмой развода было для нее чувство неудачи и сознание неполноценности самой себя как женщины. Она любила его, но оказалась не способна удержать его интерес. В конечном счете она ведь осталась все той же Карен, той женщиной, на которой Крэйг был женат семнадцать лет.

Есть дикий цветок, который растет высоко в горах. В течение дня он выглядит как сорняк. Его лепестки раскрываются только ночью, и он благоухает богатым экзотическим запахом, чарующим, как лунный свет. Этот цветок был похож на их тайный роман.

Но Карен не была уверена, что чувство Крэйга достаточно сильно, чтобы выдержать беспощадный свет дня.

8

Звонок раздался в одиннадцатом часу вечера. Карен, потянувшись через подушки, взяла трубку.

— Кара? Когда Джон был у меня сегодня после школы, у нас в конце концов получился тот еще разговор. Я выяснил, что за девушка была с ним в тот вечер.

Карен свернулась в клубок под одеялом. При звуке его голоса у нее ускорился пульс.

— Ну, рассказывай.

— Ее зовут Марша.

— Никогда о ней не слыхала.

— Неудивительно, — сухо пробурчал Крэйг. — Я думаю, она не вполне тот тип девушки, которую Джон пригласил бы домой, чтобы познакомить с тобой. Она действует быстрее фокстерьера и гораздо менее ручная. Похоже, она преследует нашего сына уже больше года и наконец заставила пригласить себя на свидание. Первое свидание. Именно она предложила паркинг и затем, я вывожу это из цвета лица нашего сына, когда он говорил об этом, оказалась вся на нем, как одеяло на кровати.

— О-ох.

Крэйг фыркнул.

— Наш сын смотрит на это с несколько иной точки зрения. Я думаю, он чувствует, что оказался беспомощным в когтях бесстыжей девчонки. Наступает момент, когда фантазии каждого мальчика становятся реальностью. Кстати, я знаю, ты беспокоишься, что он узнал нашу машину и просто помалкивает об этом. Честно говоря, я в этом сомневаюсь.

— Об этом забудь. О господи. Ты думаешь, что он… что они…

— Нет. Фактически, я думаю, что она перепугала его до смерти. Сейчас много заразы, как проинформировал меня мой сын, а, насколько я понял, эта красотка перепробовала не только свой квартал, но и половину футбольной команды. Некоторые из твоих лекций о сексуальной ответственности, по-видимому, дошли до его сознания, солнышко. Но…

— Но что?

Она слышала, как он приложил трубку к другому уху, представила его сидящим в огромном кожаном кресле в своей гостиной.

— Но он вырос сразу на пять лет. Давненько он не шел на крупный мужской разговор добровольно, но тут он просто не мог удержать это в себе. Мы наговорили с три короба, и мужское эго теперь написано у него на лбу. Она хотела его. Как женщина хочет мужчину. Ты никогда не была шестнадцатилетним мальчиком, Кара. Это самая опьяняющая штука, которую можно себе вообразить.

Карен подняла глаза и чуть не получила сердечный приступ, когда осознала, что в дверях стоит Джулия. Она закрыла микрофон ладонью. Дочь махнула в знак приветствия недоеденным яблоком, ее темные глаза сверкали любопытством.

— Уже поздно. Я удивляюсь, кто это тебе звонит.

— Мистер Макэлви. С работы. Он не может найти досье, над которыми мы работали.

Джулия сморщила нос в знак симпатии и жестом пожелала ей доброй ночи. Карен не прижимала трубку к уху до тех пор, пока Джулия не дошла до холла, но Крэйг, должно быть, все слышал.

— Макэлви, гм? Ты в постели, да?

— Да, мистер Макэлви.

Пальцы ног под одеялом свела судорога. Он звонил, чтобы поделиться информацией об их быстро созревающем сыне. Это было естественно, чувство связи было приятным, но теперь он уже все сказал о Джоне Джэйкобе. Его голос разливался, как саксофон в ночном баре.

— Белоснежные простыни?

— Розовые.

— И майка. Бронкос, держу пари. И ничего под ней?

Хотя он не мог этого знать, на ней действительно была майка Бронкос и ничего под ней. Сердце внезапно забилось часто, как в лихорадке. Он проделывал это дважды за эту неделю. Звонил поздно вечером и изводил ее этим голосом, обольщая всякими порочными пустяками до тех пор, пока все тело не начинало гореть и она не могла заснуть.