Сабрина Джеффрис - Когда летят искры Страница 25

Ваш хладнокровный рассудительный кузен

Элли смеялась, у нее от радости кружилась голова, когда она думала, что действительно желанна. И ей не верилось, что Мартин позволит страху за нее встать между ними.

— Я знаю, что говорю, черт тебя подери! — рассердился Мартин, отступая от нее. — Здесь, в Торнклифе, слишком опасно. — По выражению его лица она понимала: Мартин верит в то, что говорит. — То, чем я занимаюсь, — риск.

Когда он нервно заходил по комнате большими быстрыми шагами, Элли стала серьезной.

— Я это понимаю. И не прошу тебя отказаться оттого, что для тебя важно. Но твои слуги спокойно живут здесь, в то время как ты занимаешься своими экспериментами.

— Заметь, среди них нет ни одной женщины. Это сделано сознательно.

— Потому что женщины более пожароопасны, чем мужчины? — язвительно заметила она.

Мартин сердито свел брови.

— Можешь смеяться надо мной, если хочешь, но мои слуги мужчины согласны рисковать. Этого нельзя ожидать от женщины. Достаточно неудобно уже и то, что мне требуются слуги. Но когда я представляю себе несчастную горничную, умирающую потому, что не в тот момент проходила мимо сарая… — Мартин потер затылок. — Не смогу этого вынести.

— Однако тебя не пугает мысль о слуге-мужчине, умирающей жертве несчастного случая?

— Нет! — Он тихо выругался. — Ты не понимаешь. Я держу мало слуг, что снижает риск. Но жене требуется больше слуг — горничных, лакеев и няни для детей… — Он с ужасом посмотрел на нее. — Дети. Спаси меня, Боже! Можешь представить? Ты уже знаешь, как трудно уследить за ними.

— Если ты не мучаешь их своими предупреждениями о таинственном сарае и учишь их с самого начала быть осторожными, их можно контролировать так же, как всех остальных. Это могут делать и слуги. — Она вздернула подбородок. — И жена. Люди проявляют осторожность, если они понимают, зачем это нужно.

— Так же, как ты прошлым вечером.

— О, ради Бога. Да что могло с нами случиться! Ты затушил пламя, когда оно еще не разгорелось. Это я могла бы сделать и без тебя.

— Дело в том…

— Дело в том, — перебила она, — что ты ведешь себя так, как будто во всем мире не существуют опасности, но это не так. Огонь — постоянная угроза в самых лучших домах: там горят свечи и искры летят из камина. — Она отмечала каждый свой пример, загибая палец. — Люди падают с лестниц — так ты закроешь свои лестницы? Только по Божьей милости моя тетя не погибла в карете. Или то, что мы не налетели на деревья, когда кареты скользили по льду? Так ты выбросишь и кареты из своей жизни?

— Если это спасет жизнь людям, которых я люблю, то да!

И вдруг Элли поняла его страхи. В них не было ничего от разума. Это таилось в каком-то глубоко скрытом источнике.

— О, Мартин, мне так жаль.

Он недоверчиво взглянул на нее.

— Чего?

Элли подошла и приложила руку к его щеке.

— Всего. Того, что произошло с твоим братом, того, что это сделало с тобой.

Его глаза, суровые, серые как сталь, пристально смотрели на нее.

— Я не понимаю, что ты хочешь сказать. — У него перехватило дыхание.

— Нет, понимаешь. — Элли провела рукой по пробивавшейся на его щеке щетине. Ей так хотелось успокоить его раненую душу. — Ты наказываешь себя за смерть Руперта. — Мартин закрыл глаза.

— Это никак не связано с наказанием, — проворчал он.

— Нет, связано. Ты мог бы рассказать всю историю и покончить с этими слухами. Вместо этого ты придумываешь какие-то нелепые причины, чтобы жить здесь в одиночестве. Отрезанный от всех, кто мог бы позаботиться о тебе. И это потому, что ты сам наложил на себя наказание за смерть Руперта.

— Нет, — прошептал он и попытался отойти в сторону.

Но Элли обвила руками его шею и не отпускала.

— Да, легче обречь себя на одиночество, чем признать жестокую правду, что в жизни есть опасности. Что не в твоей власти уберечь тех, кого любишь, оттого, что случается. Есть вещи, которые должны быть предоставлены судьбе. — Элли перешла нa шепот: — Твоя вина является для тебя оправданием, чтобы не сближаться ни с кем и таким образом избегать риска, что это случится опять.

— Ты не понимаешь. — Глаза Мартина; потемневшие от муки, гневно блеснули. — Я бы умер, если бы что-нибудь случилось с тобой, или нашими детьми, или…

— Я бы тоже. — Элли прижала палец к его губам. — Но выход не в том, чтобы отказаться от своей семьи, или друзей, или любви. Это только отравляет душу. Обрекая себя на эту одинокую жизнь, ты никого не спасаешь.

— Но, впуская тебя в мою жизнь, я рискую твоей безопасностью.

— Не больше, чем ты сам рискуешь собой каждый день. И пока мы будем вместе, я справлюсь с любой опасностью.

Что-то дрогнуло в его лице:

— А если не смогу я?

— Тогда это ты обрекаешь меня на одинокую жизнь.

— Я этому не верю. Бесспорно, все поймут, какое ты сокровище. Найдется мужчина, который сможет дать тебе все, чего я… — Ему не хватило дыхания.

Элли воспользовалась его ревностью.

— И этого ты хочешь.

В отчаянном стремлении заставить его понять, от чего он отказывается, Элли коснулась губами его горла.

— Чтобы я нашла другого мужчину?

Она чувствовала, как под ее губами пульсировала его кровь.

— Я хочу, чтобы ты была в безопасности и счастлива.

— В постели другого мужчины?

Мартин пробормотал какое-то ругательство.

— Позволяя ему делать все эти чудесные вещи, которые ты вчера проделывал со мной? — с сожалением продолжала она. — Позволяя ему целовать и ласкать меня…

— Нет, черт тебя побери, нет! — прорычал Мартин, закрывая ей рот рукой. — Ты знаешь, что не этого я хочу.

Когда Элли поцеловала его ладонь, Мартин схватил ее за подбородок и мучительно долго смотрел на нее. Затем прижался к ее губам.

Мартин целовал ее с яростной страстью, которую никогда не проявлял раньше. Теперь это был пылкий любовник, которого Элли видела в своих мечтах и который не мог жить без нее. Казалось, он никак не мог насытиться, лаская ее и позволяя себе такие вольности, которые опьяняли ее.

— Элли… — Тяжело дыша, он покрывал горячими поцелуями ее лицо. — Элли, почему ты так настойчиво хочешь лечь со мной в постель?

— Потому что это отдаст тебя мне, — честно призналась она. — И я буду бороться за то, чего хочу.

Мартин коротко рассмеялся. Затем взял ее на руки и понес к двери, находившейся в дальнем конце кабинета.

— Куда мы? — выдохнула она.

— Ты победила, любовь моя. — Мартин жадными глазами посмотрел на нее. — Ты хотела ночь страсти, и я несу тебя в комнату, в которой спал последнюю неделю. — В его голосе слышалась хрипотца. — Я несу тебя в свою постель.