Кей Торп - Обжигающее чувство Страница 27

Потом они снова уснули. Ночью Том просыпался еще три раза и каждый раз тянулся к Эвелин, и каждый раз брал ее. Оставалось только гадать, ослабеет ли когда-нибудь эта ненасытная жажда…

Было уже около девяти часов, когда Том окончательно проснулся и увидел, что яркое утреннее солнце храбро пытается пробиться сквозь тяжелые шторы. В комнате царил полумрак, а кондиционеры веселым жужжанием охлаждали разгоряченный воздух… Все тело болело и ныло после безудержных ночных баталий.

Эвелин спала, свернувшись клубочком, отвернувшись от него, и в течение нескольких минут он восхищенно любовался изысканным изгибом ее спины. Как могло такое нежное, такое хрупкое тело выдержать его неистовый натиск?..

Глава 8

Эвелин с головой погрузилась в море чувственности, и это длилось до конца уик-энда. Две комнаты безликого стандартного номера стали обжитыми и домашними, наполненными интимнейшей аурой. Они с Томом так ни разу и не вышли из номера, переложив на персонал отеля задачу своевременного снабжения их пищей, ни разу не оделись, разве что в халаты.

Как любовник Том Уиклоу полностью соответствовал силе ее страсти. Эвелин никогда ничего не делала вполсилы — она была неистова в своем девстве, а теперь с тем же неистовством отдавала себя мужчине. А Том, никогда раньше не дававший воли своим безудержным желаниям, только сейчас, с Эвелин, впервые мог позволить себе все. Он брал ее, любил, насыщался и не мог насытиться. Безумное желание обладать этой необыкновенной женщиной возвращалось к нему снова и снова.

Больше не существовало никаких границ. Сильный, земной, могущественный Том увлекал Эвелин за собой, он показывал ей самые разнообразные способы, приемы и позиции, которых оказалось гораздо больше, чем Эвелин могла себе даже представить. Ни разу в жизни Эвелин не была так надолго и так полно связана с другим человеком — настолько, чтобы забыть обо всем на свете. Она не думала о работе, она ни разу не вспомнила о книжке, которую зачем-то взяла с собой… Она наслаждалась.

Утром в воскресенье, когда первоначальный безумный голод был наконец утолен, их игры стали более неторопливыми, у обоих появилось терпение, чтобы сдерживать возбуждение и как можно дольше продлевать наслаждение.

После того как час изысканных чувственных игр на какое-то время успокоил их обоих, Том заказал ланч. А потом они сидели в гостиной, забравшись с ногами в кресла и расслабленно слушая теленовости. Эвелин откинулась на спинку кресла и умиротворенно прикрыла глаза.

Том приподнял светлую прядь ее волос и отвел назад — солнечный луч вспыхнул в золотых нитях, заискрился сверкающими брызгами…

— Где твои родители? — рассеянно спросил он, хотя сейчас его гораздо больше занимала игра солнечного света в ее золотистых прядях, чем ответ на собственный вопрос.

— Вообще или конкретно сейчас? — Ее голос был таким же лениво-расслабленным.

— И то и другое.

— Вообще они живут в Южной Каролине, там, где преподают. А сейчас уехали в Италию, в летнее турне, вернутся где-то в конце сентября.

— Ты была очень одинока в детстве?

— Я тогда не понимала этого. Я очень хотела учиться, — пояснила она, — и никогда не могла насытиться знаниями… Как я сейчас понимаю, такой ребенок тоже не подарок для родителей. Если бы у меня была другая семья, я бы наверное совершенно свихнулась, но папа с мамой помогли мне — они никогда не ограничивали мою жадность к знаниям.

— Ты была ужасным ребенком, — равнодушно обронил Том.

— Возможно, — согласилась Эвелин. — Ну а ты?

Он помедлил с ответом, и крошечное тревожное облачко бросило тень на ее умиротворенное спокойствие. Том охотно говорил с ней о своей работе, о самолетах, но строго охранял свою личную жизнь от постороннего вмешательства. Лишь однажды он ненадолго приоткрыл свою броню, когда рассказал о своем происхождении, о том, что дома у него двое братьев и сестренка… И все. Том не рассказывал ей ничего о своем детстве, он не позволял ей ни на шаг приблизиться к своей душе. Эвелин прекрасно понимала сложность взаимоотношений, ведь в принципе они совсем не знают друг друга, они знакомы меньше недели. Скорость развития событии вскружила ей голову, ей уже стало казаться, что целая вечность прошла с того дня, когда она впервые увидела Тома.

— Нет, я не был ужасным ребенком, — помолчав, ответил Томас.

Эвелин ясно почувствовала отчуждение в его голосе.

— А твои братья и сестры?

Сидя вплотную к нему, она сразу почувствовала, как он внутренне расслабился.

— Пожалуй, это можно сказать о сестренке… Не то, чтобы она была очень вредная или избалованная, просто она слишком стремится идти по жизни своим путем…

По его голосу Эвелин поняла, как сильно он любит свою семью. Она ласково погладила его по щеке, пытаясь заставить его продолжать.

— А сколько лет твоим младшим? И как зовут их?

— Питеру восемнадцать. Он только что закончил высшую школу и через месяц поступает в колледж. Он всерьез увлечен скотоводством, возможно, после окончания колледжа откроет свое дело. Джонатану шестнадцать, он самый добрый малый в семье, но настоящий сорви-голова — точно такой же, как я в его годы. Черт возьми, парень надумал стать морским летчиком! Ну и наконец Диана. Ей всего одиннадцать, но эти одиннадцать стоят ста! Маленькая для своего возраста, хрупкая — ветром носит, но она обладает несокрушимой волей и характером.

— А что представляет из себя твоя мачеха?

— Глэдис… Она еще ниже тебя!

Эвелин резко выпрямилась.

— Не такая я уж маленькая! — Она воинственно вздернула подбородок.

— Ну, скажем, не слишком высокая. Ниже среднего роста, я ведь на добрых тридцать сантиметров выше тебя. — Он прижал ее к спинке дивана и поцеловал. — Ты будешь слушать про Глэдис или нет?

— Продолжай, — недовольно буркнула Эвелин, и Томас успокаивающе коснулся ее лба.

— Глэдис женщина что надо! Добрая, искренняя, преисполненная любви ко всему на свете. Если уж она вобьет что-нибудь себе в голову, — ее ничем не остановишь. Это она натаскивала меня перед Академией — так что своим зачислением я полностью обязан ей.

— Значит, ты не возражал, когда твой отец женился второй раз?

— Возражал?! — Он рассмеялся. — Да я просто лез из кожи вон, чтобы свести их вместе. Это было непросто… Отец вел себя с ней, как робкий юнец.

— А твой отец? Какой он?

— Довольно суровый. Лучший в мире отец. Когда я был мальчишкой, я твердо знал — мой отец будет защитой и опорой всегда, до самой смерти.

Весьма странная характеристика любимого отца, подумала Эвелин, хотя, глядя на Тома, нетрудно поверить в то, что его отец действительно суровый… Наверное, отец и сын были очень похожи друг на друга.