Вайолет Уинспир - Замок пилигрима Страница 28

— Нет…

— Ивейн, пожалуйста, не лги.

— Он просто хотел меня поцеловать… А я была не в настроении. — Она рассмеялась, стараясь придать всему происшествию вид незначительного пустяка. — Не люблю целоваться до обеда.

— Насколько я понимаю, ты где-то бродила целый день… кстати, без обеда!

— О, у меня был очень вкусный обед, — возразила она. — Я подружилась с одним парнем по имени Фернандо. Он удил рыбу на пристани, и, когда поймал одну, мы съели ее вместе. Мы собрали хворост, разожгли костер и зажарили на нем рыбу, а еще у нас был хлеб и помидоры.

— Ах, Фернандо? Надеюсь, он оказался не таким бойким, как твой предыдущий кабальеро?

— О, он очень галантный и страшно симпатичный. — Теперь Ивейн хохотала уже по-настоящему. — На прощанье он даже поцеловал мне руку!

— Гораздо галантнее было бы с его стороны доставить тебя домой в целости и сохранности.

Вид у дона Хуана был такой суровый, что шалунья не могла не рассмеяться опять. Но он схватил ее за плечи и потряс:

— Что тут смешного?

— Просто этот парень на пляже — ему было всего одиннадцать лет, сеньор.

— Ах ты маленькая чертовка. — Он сжал ее еще крепче. — Значит, дразнить меня, да?

Ивейн посмотрела на него, и смех замер у нее в груди. Она поняла, в какой близкой и интимной обстановке они сейчас находятся, в плену у тумана, что она заперта в машине наедине с мужчиной, который когда-то в Лиме был не менее очарователен и сластолюбив, чем его знаменитый тезка. Она отвела от него взгляд и, отвернувшись, стала смотреть в окно.

— Мы как будто одни во всем мире, — проговорила Ивейн. — А туман скоро рассеется, как вы думаете, сеньор?

— Только к рассвету.

Эти слова прозвучали магнетически, он словно притягивал ее взгляд к себе.

— То есть нам что, придется остаться здесь… на всю ночь?

— Что, пугает такая перспектива? — В глазах дона Хуана мерцая насмешливый огонек. — Подождем немного, может, еще какая-нибудь машина проедет мимо, тогда попросим нас подвезти, а если не повезет, придется искать какое-то укрытие на ночь. Ветровое стекло разбито, видишь? Туман просачивается.

Действительно, он пробирался внутрь маленькими холодными облачками, и Ивейн поплотнее завернулась в плед, сжавшись под ним калачиком. Дон Хуан открыл плоский золотой портсигар и протянул ей.

— Возьми сигарету. Это успокоит нервы, тебе ведь предстоит пережить ужас ночи со мной наедине!

— Теперь ваша очередь меня дразнить, дон Хуан. — Она взяла сигарету, хотя редко курила. Эту привычку Ивейн приобрела за те годы, что служила у Иды Санделл. Порой перекур в кладовке и правда несколько снимал напряжение после взбучки мадам за то, что недостаточно хорошо выглажена кружевная блузка, или за то, что «мисс Пилгрим» зацепила гребнем ее морковного цвета волосы, когда расчесывала их.

Ивейн наклонилась к протянутому им огоньку, и все исключительные события последних нескольких недель словно сосредоточились для нее в этом мгновении. Вся ее жизнь до того дня, когда произошло кораблекрушение, теперь казалась ей каким-то смутным сном. Лишь сейчас, здесь, она жила наяву, так наяву, как никогда раньше. Разбитое ветровое стекло, живые темные глаза, насмешливая полуулыбка, которая чудится ей сквозь сигаретный дым… все это было до болезненности реальным.

— Вам нравятся молоденькие мальчики? — вдруг спросил дон Хуан.

— Да, — улыбнулась Ивейн. — С Фернандо было очень весело, потому-то я так поздно и спохватилась, что мне пора возвращаться домой.

— Значит, замок стал для вас домом?

— В каком-то смысле. — Она встретилась с ним взглядом сквозь клубы табачного дыма. — Надеюсь, вы не против?

— Вовсе нет. Мне кажется, кастильо давно уже ждал, когда появится кто-нибудь молодой и развеет наконец мрачные тени прошлого. Когда придет время…

— …мне уезжать? — вставила Ивейн быстро.

Несколько секунд дон Хуан молчал, и по его глазам невозможно было понять, о чем он думает.

— Да, мне надо будет еще к этому привыкнуть, но сейчас нам следует подумать о том, что делать. Скоро станет совсем холодно, от удара обогреватель, похоже, вышел из строя. Я мог бы попробовать закрыть чем-нибудь трещину в ветровом стекле, но уснуть здесь как следует мы не сможем.

— У вас болит нога, сеньор?

— Да, немного, — признался он. — Иногда даже жалею, что не позволил этим мясникам отрезать ее, но я упрям и не люблю ничего искусственного.

— Сеньор Фонеска рассказал мне, как это случилось, — проговорила Ивейн, с некоторой опаской выказывая свое сочувствие. — Это должно было быть ужасно.

— Не более ужасно, чем для солдата ранение в битве. Просто я отказался потерять ногу, так что всем этим болям, которые порой принужден терпеть, я обязан исключительно собственной воле. — Он улыбнулся, обнажив белые зубы. — Испанцы сурово относятся к самим себе, но и к другим тоже, nina mia. Посмотрите на наши картины, почитайте наши книги, вспомните наших конквистадоров.

— Да, в них есть сталь, огонь и готовность к самопожертвованию, — прошептала Ивейн. — Здесь, на острове, это тоже чувствуется, это написано на лицах жителей. Они похожи на лица с портретов Диаса, а глаза у них словно с портретов Эль Греко.

— Эль Греко хорошо понимал Испанию и ее народ, хотя сам был греком. Может быть, иногда человек из другой страны способен понять нас даже лучше, чем мы сами себя понимаем, а?

Она посмотрела ему прямо в глаза и прочла на лице дона Хуана всю смесь тех природных качеств, которые делали Испанию захватывающе интересной страной — теплой и одновременно жестокой. Люди ее были словно созданы из камня, глубоких теней и жаркого солнца. Они сочетали надменность со страстностью и умели чувствовать и любить жизнь в самых глубинных, могучих ее проявлениях.

— Сеньор Фонеска учит меня всему, что касается Испании, — улыбнулась Ивейн.

— И тебе нравится то, чему он тебя учит?

— Это очень увлекательно, сеньор.

— Что же именно увлекает — люди, история или, может быть, топография?

— Все вместе. Люди, их история, страна, в которой они живут.

Дон Хуан потушил сигарету, глядя на нее.

— Какой букет мудрости и безрассудства в моей воспитаннице, — пробормотал он вполголоса.

— Просто молодость, сеньор.

— Разумеется. — Он наклонился вперед и внимательно всмотрелся в широко расставленные глаза, блестевшие из пушистого пледа темного блестящего меха. — Да, иногда ты кажешься очень молодой, и, тем не менее, я могу понять, почему Кортес кипел от злости, когда я с ним разговаривал. Что ты сделала — дала ему пощечину?