Диана Машкова - Нежное солнце Эльзаса Страница 29

Резолюция, наложенная мелким и невероятно корявым почерком Петра Кузьмича, была простой и лаконичной: «Деточка, используй ЭТО по назначению. В сортире!»

Сказать, что я была шокирована, — нет. Я была уничтожена, убита. А самое ужасное — не могла ни черта понять: я же не просто несла какую-то околесицу! Все выверено, высчитано. Все цифры, доводы, предложения сделаны на основании моего тайного, проведенного за собственный счет исследования немецкого рынка. Я так надеялась, что этот проект сделает из меня человека, что Маргарита Рубина перестанет в конце концов быть просто записью в личном деле работника, которое хранится в отделе кадров, а станет живым, замечаемым другими сотрудником компании «РусводК»! И еще — до смерти, до умопомрачения мне тогда нужны были деньги.

Я больше не могла приходить каждый вечер домой и видеть там следы бурной деятельности ублюдка-отца. К тому времени он уже довел до могилы бабушку, сделав последние годы ее жизни, когда она не могла больше работать и вышла в семьдесят с лишним лет на пенсию, невыносимыми. Шагу, без преувеличения, не давал ступить. Она в собственной квартире, по сути принадлежавшей только ей и никому больше, вынуждена была прятаться от него в дальней комнате, закрывшись на замок. Ни на кухню, ни в туалет, ни из дома отец ее целыми днями не выпускал. Стоило бабушке сделать попытку прокрасться хотя бы в уборную, как он вырастал словно из-под земли и буквально пинками загонял ее в комнату обратно: «Пошла к себе, старая карга!» Дошло в итоге до того, что мама оставляла бабушке в ее комнате обед в термосе и железное ведро, чтобы та могла справить нужду.

Эти бесконечные унижения слабых женщин перед мужским ничтожеством настолько выводили меня из себя, что я только из-за матери удерживалась от попыток набить родителю морду. Иначе давно уже превратила бы поганую рожу своего папани в кровавое месиво. И с радостью ощутила бы на собственных костяшках его горячую, наполовину разбавленную этиловым спиртом кровь. Но, слушаясь маминых уговоров, приходилось только скрипеть зубами и оплакивать безвозвратно исковерканную и оскорбленную скотиной-отцом бабушкину судьбу.

А я ведь уже все давным-давно рассчитала. Через загс, по обоюдному согласию, отец нам развод ни за что не даст и добровольно менять квартиру, в которой не заработал ни на единый гвоздь, не станет. Значит, я накоплю денег. Потащу мать в суд. После судебного решения и получения имущественного предписания на раздел жилья мы с мамой переоформляем нашу квартиру как коммунальную на три отдельных лицевых счета, а потом свои две трети квартиры продаем. (И за что этому поганцу государство отдает целую треть?! За то, что избивал нас всю жизнь и калечил наши души?!) У нас с мамой как раз по комнате — моя оформлена как бабушкино наследство — получается. Лучше было бы, конечно, продавать целиком квартиру — так цена будет раза в два выше, но отец, ублюдок, никогда не согласится. Поэтому придется действовать иначе: направить ему по почте уведомление о том, что мы с мамой предлагаем выкупить у нас две трети квартиры (таковы правила), и, не дождавшись ответа, через месяц продавать квартиру «третьим лицам». А я вот возьму и из вредности потом найду в покупатели самых жутких, грязных и многодетных хачиков с рынка. Пусть даже это дешевле обойдется, чем в среднем по Москве. Черт бы уже с ним! Доплачу из накопленных денег — ну, еще займу, возьму кредит, и мы с мамой купим новую квартиру на другом конце города, поближе к моей работе. И так, чтобы этот ублюдок никогда в жизни не узнал, как нас найти. Пусть почувствует, что значит вариться в естественной среде, когда тебя не ублажают, не кормят и не опекают со всех сторон! А если эти самые новые хозяева комнат решат учинить над ним расправу, чтобы завладеть квартирой целиком, — я им даже слова дурного не скажу. Он давно это заслужил!

За два года службы в «РусводКе» я, отказывая себе во всем — даже не обедала никогда, не говоря уж об удовольствиях вроде театра, кафе и кино (поездку во время отпуска в Германию даже с натяжкой удовольствием назвать было нельзя), — накопила часть суммы, нужной для того, чтобы совершить вожделенный обмен жилья. И еще что-нибудь я очень надеялась получить — в качестве премии, прибавки к зарплате или как угодно еще, — предложив своему руководству бизнес-план по Германии.

Получила, бл-л-лин, прибавку! По мозгам.

Домой я в тот день не поехала: проплакала часа два за столом, а потом внезапно кончились силы, словно я была шарик и из меня выкачали воздух. Кое-как составила вместе три стула и легла на них спать прямо у входа в кабинет шефа. И пусть с утра меня видит здесь он или кто угодно. Да пошли они все!!!

Глава 3

Работать дальше с Петром Кузьмичом я не могла: обида, скопившаяся за пару лет незначительных, но беспрестанных унижений и явного презрения с его стороны, теперь обрела вполне живую плоть. При одном только виде шефа лицо мое морщилось в недовольной гримасе. Я вспомнила этому гаду все! И как он забывал отпускать меня домой, уехав из офиса: у нас было принято сидеть на работе до тех пор, пока ты нужен руководителю. Я же не знала, вернется он еще или нет! И как гонял меня за салатами в ресторан на первом этаже, при этом намертво забывая снабдить деньгами. А эта чертова зелень стоила там столько, сколько я не могла себе позволить потратить за неделю. И как иногда мы работали до двенадцати часов ночи, а ему и в голову не приходило предложить мне вызвать за счет компании такси — я неслась как угорелая, чтобы успеть на последний поезд в метро, а потом короткими перебежками, замирая от ужаса, пробиралась через темные дворы. Да много чего еще! Последней каплей в чаше моего и так весьма уже долгого терпения стало то, что подготовленный мною бизнес-план шеф, оказывается, даже не удосужился полистать! Все странички, кроме верхней, оскверненной его резолюцией и пылью за два месяца лежания на письменном столе, были девственно чисты. Без пометок, без следов прикосновения чьих-то пальцев, без заломов от переворачивания страниц и прочих признаков того, что их хоть кто-нибудь читал! Ну конечно, что там смотреть-то: какая-то козявка безмозглая ерунды всякой понаписала! Сомневаюсь, что он помнил хотя бы о том, что я, между прочим, вместе с его сыном заканчивала университет. Шефу было все равно — что вуз, что ПТУ, что средняя школа: работает же «деточка», и ладно!

Заявление об увольнении я отдала ему из рук в руки на следующий же день: не могла же снова положить его среди долгоиграющих бумаг и два месяца ждать, когда он соизволит хотя бы посмотреть. Другой работы у меня на примете, конечно, не было. Но и насиловать свою личность, и так уже весьма пострадавшую, я больше не могла. Петр Кузьмич, прочтя заявление, удивленно вскинул брови и пригласил меня присесть. Впервые за два с лишним года работы! Вот так новость! Никогда еще я не удостаивалась чести сидеть в его кабинете. Все указания записывались мною в ежедневник по стойке «смирно», после чего я тут же бросалась их исполнять. Где уж тут рассиживаться?!