Александр Чернобровкин - Малолетка Страница 3

Я закрываю за ними лацпорт и иду отдавать носовой швартов. Марчелла уже в рубке. Белая рубашка с коротким рукавом расстегнута, и он размазывает капли пота на черной из-за густых волос груди. За день нижний салон накаляется на солнце, превращается в сауну: заодно и попарился.

На обратном пути я встречаюсь взглядом с любопытной дамой. Мужчина интересен женщине только тогда, когда она может представить его в постели с собой. Но если ты умудрился вклиниться в ее сексуальные фантазии, сразу становишься интересен. Я представил, что целую ее пухлые губки, — и между нами установился контакт. Я не стал торопить события. Подождем, пока стемнеет. Впереди еще два часа прогулки, никуда она не денется.

Я поднялся в рубку и сел за штурвал. В открытое море рулю я, обратно — Велижанин. Он сел на правом крыле, где я вафлил Малую, Марчелла со своей дамой — на левом, целуются.

Малая стоит рядом со мной, положила голову мне на плечо.

Мне жалко ее, поэтому говорю:

— Нашла бы кого-нибудь. Кончится практика, я уеду и никогда не вернусь.

— Вернешься, — уверенно произносит она.

А я уверен в обратном, но больше ничего не говорю, потому что Малая разревется. Я обнимаю ее за тонкую талию, прижимаю к себе. Она сразу лезет целоваться, но я отстраняю Малую, чтобы не мешала рулить.

Через час я разворачиваю катер к берегу. Велижанин меняет меня. Уже темно, Ялта превратилась в скопление огней. На крыле, на ветру, становится холодно, и Марчелла с подружкой втискиваются в рубку, в которой и без них было тесно.

— Заколку потеряла, — сообщает вдруг марчеллина подружка.

— Может, в салоне? — предполагает капитан-механик.

— Схожу посмотрю, — предлагаю я свои услуги.

На корме никого нет, потому что там ветрено, холодно и не видно берега. В верхнем салоне, где сидят все пассажиры, темно, поэтому я не смог разглядеть нужную мне женщину. Я спускаюсь в нижний салон. Там горит свет и на диване сидит парочка, на пионерском расстоянии друг от друга. Рассредоточились, услышав мои шаги.

— Бог в помощь! — желаю я им и начинаю обследовать салон.

Заколка валяется на палубе у дальнего дивана. Я поднимаю ее и ухожу.

У кормового лацпорта правого борта замечаю женщину, которая делает вид, что любуется ночным морем. Когда я шел в салон, этот закуток не был мне виден. Впрочем, она могла и выйти сюда, заметив меня. Я подхожу сзади, кладу руки на планширь, огородив ее, и прижимаюсь членом к ее заду. Она не оборачивается и не изображает испуг, потому что знает, что это я.

— Нравится? — спрашиваю я.

Она молчит.

Раздвинув губами волосы на ее шее, я целую раз, другой, опускаясь ниже, на «кошачий треугольник». Я еще не встречал женщины, у которой эта зона не была бы эрогенной. Одна моя рука расстегивает пуговицу ее сарафана пролезает под него, высвобождает грудь, большую и мягкую, из чашечки лифчика, а другая забирается под подол, гладит плотно сжатые бедра, перебирается на синтетические трусики, пытается залезть под резинку. Женщина резко поворачивается ко мне лицом, прижимается тесно и подставляет губы. Я целую их и чувствую, как стремительно твердеет член. И она это чувствует. Я беру ее руку, засовываю себе в штаны, даю потрогать вставший член. Она дотрагивается до него сначала осторожно, а потом обхватывает по-хозяйски: соскучилась! Я пытаюсь стянуть с нее трусы.

— Не надо, люди! — шепчет она, отпускает член и убирает мою руку.

— Какие люди?! Это же пассажиры! — возражаю я, но она высвобождается из моих рук, поправляет лифчик. — После экскурсии выйдешь и минут через пятнадцать вернешься. Я буду один.

— Не могу, меня ждут, — не очень уверенно произносит она.

— Минут через пятнадцать, — повторяю я и иду в рубку.

Малая почувствовала мое состояние, но ничего не сказала, только после швартовки долго не хотела уходить. Я все-таки ее выпроводил. Не успела она уйти с причала, как появилась та, которую я желал. Я молча завел ее в каюту и, не зажигая фонарик, повалил на кровать. Сарафан расстегнул и стащил трусики, но лифчик не снимал, только сдвинул шлейки с плеч и чашечки с грудей. В прелюдии мы оба не нуждались: у меня подскочил сразу, а она уже была мокрая. Смазки во влагалище было так много, что я не скользил там, а прямо летал. Она стонала необычно, на вдохе, будто я передавливал ей горло, лишь изредка позволяя хватануть воздуха. Кончила немного раньше меня, и я начал головкой упираться во что-то, может быть, опустившуюся матку, а потом выплеснул в нее горячую струя. Женщина протяжно вдохнула еще раз.

Она не шевелилась, пока я не встал с нее, но потом задвигалась быстро, отыскивая и надевая трусики, поправляя лифчик и застегивая сарафан.

— Меня ждут… — повторила она несколько раз, хотя я не задерживал ее.

Выведя на причал, предложил ей прийти на следующую мою вахту. Она пообещала.

— Как хоть тебя зовут? — спросил я на прощанье.

— Мила, — ответила она, почему-то улыбнувшись виновато.

— Действительно, милая!

Она улыбнулась теперь уже весело и торопливо пошла на набережную, где, уверен, ее поджидает подружка.

Я зашел в гальюн, подмылся, потому что весь член был в шелухе высохшей милиной смазки и зудел.

В это время на катер, к которому мы были ошвартованны, вернулся вахтенный матрос, бегавший в гастроном за «Пал Палычем». Он рассказал, что возле гастронома подрались две бабы, и предложил давануть бутылку за женскую дружбу. Я не отказался. Проверки в ту ночь не было и мы благополучно довахтили до утренней пересменки.

Через день я опять заступил на вахту, подменял свое однокурсника, который поехал домой подавать заявление в загс, чтобы расписаться во время отпуска в октябре. Познакомился он с будущей женой в Ялте, хотя оба из одного города и даже района. Где бы еще они встретились?!

Часов в пять вечера приперлась Малая. Я бы сразу завернул ее, но сидел без денег и был голоден, а она принесла хавку, вкусную и много. Мама ее работала поваром в кафе и каждый вечер возвращалась домой с полными сумками жратвы. Примерно половина маминой добычи поедалась нашим экипажем. Я с удовольствием похавал, но тратить на Малую сексзаряд не собирался. По-хорошему она уходить не хотела, а по-плохому у меня никак не получалось. Все-таки сытый я добрый. Малая догадалась, почему я ее выпроваживаю и уперлась. Она была жутко ревнивая. Такое впечатление, что закончила курсы Отелл, причем несколько раз. Мне кажется, она любила меня еще и за то, что постоянно давал ей повод для ревности, даже подозреваю, что ревновать и любить для нее — одно и то же. Я решил подождать прихода Милы, тогда я быстро подездемонюсь с Малой.