Аннемари Шоэнли - Строптивая женщина Страница 3

— Не волнуйся, мама. Мы с Томасом собираемся поддерживать страшно старомодные отношения.

Андреа объяснила, что Томас взял кредит на строительство дома. У него уже есть в перспективе рабочее место — в той самой фирме, которая финансировала его дипломную работу. Следовательно, он будет кормильцем, а она — домохозяйкой.

— Ах, вот как! — иронически заметила я. — Ты, оказывается, очень хочешь печь пироги, варить вишневый джем, подшивать гардины… Знакомая песня! А что ты станешь делать, если твой брак окажется неудачным? Или вдруг твой Томас попадет в катастрофу и останется инвалидом? Как ты тогда будешь зарабатывать на жизнь? Приготовлением вишневого джема?

— Я прекрасно знала, что ты именно так и прореагируешь! — запальчиво воскликнула она.

— А чего ты ждала? Что я от радости до потолка подпрыгну?

— Но это ведь не твоя жизнь! Что ты так волнуешься? Я хочу иметь семью.

— И полностью зависеть от мужчины?

— Боже мой! Почему ты свой неудачный опыт должна распространять на других?

Я попыталась объяснить ей, что женщина без профессии и образования обречена на вечную зависимость, в чем ей обязательно придется раскаяться. Что ее желанию иметь семью вовсе не противоречит стремление учиться дальше. — Я буду женой и матерью. Разве это не профессия?

— То, что ты имеешь в виду — какая-то растительная жизнь.

— А может быть, я считаю, что нашему миру пора вернуться к традиционным ценностям.

Я отставила бокал в сторону.

— Что ты хочешь этим сказать? Что окунешься в романтику уютного гнездышка, будешь изучать каталоги мебели и возродишь к жизни прежние, давно осмеянные клише?

— Что ты понимаешь под словом «клише»? Жить для своих близких? Может быть, я хочу иметь трех или четырех детей?! В таком случае я так или иначе не смогу работать.

— И с тремя детьми необходимо иметь профессию, которая поддержит тебя в случае необходимости.

— Меня вовсе не пугает перспектива финансовой зависимости от мужа.

— Что за странное поколение? «Назад, к светлому прошлому»?

— А кем были вы? Эгоистичные бабы. Вы хотели иметь все одновременно и без усилий: работу, хозяйство, семью…

— Да полно! Вселенная не стоит на месте! Неужели тебе это не ясно? Пока женщины умели только громко кричать о своих правах, мужчины не очень-то реагировали. Но теперь мы стали реальной силой, и им приходится с нами считаться.

— Ты говоришь о мужчинах так, словно они твои враги. При этом ты вовсе не можешь пожаловаться на недостаток мужчин в своей жизни. Что-то я не заметила твоего отвращения к ним.

— Нельзя же отказываться от надежды.

Я привела массу примеров, когда профессионально состоявшиеся женщины удачно совмещали и семью, и свою работу.

— Да взгляни на меня, в конце концов. Мне посчастливилось сделать приличную карьеру. При этом ты никогда не была заброшенной и ущемленной.

Внезапно глаза Андреа приобрели стальной блеск. Как будто она долго ждала этой минуты, именно этого аргумента. Она заявила, что всегда очень страдала от того, что ее мать ставила работу на первое место. Что она не унаследовала моего честолюбия, что она более мягкая натура. И что она терпеть не может людей, которые свой стиль жизни считают единственно возможным и правильным.

Я молчала. Мне было больно, но крыть оказалось нечем. Да. Я всегда была помешана на карьере. Но не только потому, что стремилась реализовать свои способности и духовный потенциал, а и по чисто экономическим причинам. Жизнь в этой квартире, которую Андреа так любила, была недешевым удовольствием. Учеба в Берлине стоила дорого. Все, что свидетельствует о повышении жизненного уровня, стоит очень дорого.

— Значит, ты думаешь: если бы у меня не было честолюбия и я была бы плохо оплачиваемой фабричной работницей, то я была бы отличной матерью?

— Не лови меня на слове.

— Ты думаешь, женщина должна иметь очень вескую причину — такую, как необходимость финансовой поддержки своей семьи, — чтобы быть деловой, профессиональной работницей? А в остальных случаях она обязана ограничиться традиционной ролью жены и матери?

Она все еще молчала.

— И это точка зрения твоего Томаса? Ну понятно, — продолжала я, — для него это и есть идеал женщины. Он делает карьеру — в том числе и за твой счет, моя дорогая, потому что ты возьмешь на себя тяжкие повседневные заботы. Как современно!

Она была задета и гневно возразила:

— Я вижу только, что мир вокруг меня сошел с ума. Да, вы многого достигли, большое спасибо!

Я уселась рядом с ней и положила руку ей на плечо, но она стряхнула ее.

— Андреа! Если ты имеешь цель, большую, настоящую… пусть она и страшно далека от тебя… и по дороге туда тебе без конца попадаются камни. И что, ты тогда вернешься назад? Или попытаешься преодолеть завалы, найти обходной путь, убрать камни с пути?

Она вскочила:

— Ну прямо странствующая проповедница! Ты же не на заседании в своем издательстве! Пойми наконец: мы с Томасом поженимся! И я брошу учебу.

— Есть и другой выход. Я могла бы…

— Нет! — резко оборвала меня она.

Я не могла поверить. Что я делала не так?

— Что же это за мужик — твой пресловутый Томас, — сказала я горько, — который не ощущает никакой ответственности за любимую девушку?

Она прямо взглянула мне в глаза. Потом повернулась и, не говоря ни слова, вышла из комнаты.

Ночью она подошла к моей кровати и коснулась плеча. Взглянув на нее, я перепугалась.

Андреа была совершенно бледная, глаза расширились от ужаса. Она прижимала подушку к животу. В первую минуту, еще в полудреме, мне показалось, что ей снова одиннадцать лет, и она прижимает к животу плюшевого медвежонка. Первая менструация.

— У меня идет кровь, мама. И сильные боли.

Как тогда… Я нащупала рукой халат.

— На каком ты месяце?

— На третьем.

Мы поехали в больницу. Когда машина застряла у светофора, я взяла ее руку и нежно погладила ее. Она не ответила мне ни словом, ни жестом.

В клинике она исчезла вместе с сестрой в смотровом кабинете. Я пыталась подавить слезы. Почему я не смогла удержаться от этого идиотского спора? Андреа была права: какое мне до этого дело? Почему я не обняла, не поддержала ее, не добавила ей мужества?

Но с другой стороны — Боже мой! Почему ее ничему не научили мои ошибки? Почему она не постаралась даже понять меня? Или она действительно так мало знает обо мне и о моей жизни за последние четырнадцать лет?

Часть первая

1979–1980

1

Ранним утром Марлена, Бернхард и Андреа сидели за завтраком. Бернхард, как всегда, уткнулся в газету. Его каштановые волосы были аккуратно причесаны, круглое лицо порозовело после недавнего бритья. Одетый в джинсы и джемпер, он производил впечатление чистенького, послушного школьника, который приготовил все уроки и положил в ранец свой бутерброд. Марлена опять почувствовала, как в ней оживает агрессивная неприязнь к мужу, причину которой она и сама-то не могла бы определить.