Эдриан Маршалл - И неба будет мало Страница 3

От этих мыслей у Джерри окончательно разболелась голова. Салли пыталась завязать разговор с миссис Твидди, Майкл осыпал комплиментами платье Салли, а Джерри чувствовал, что вот-вот задохнется от ядовитых Саллиных духов, которыми она словно для того и надушилась, чтобы он поскорее сдох. На несколько секунд Джерри затаил дыхание, но легче не стало. Погруженный в свои мучения, он не заметил, как порог здания суда перешагнул Генри.

Миссис Твидди жила справа от Уэллингов, а Генри — слева. Миссис Твидди была хозяйкой прекрасного сада, а Генри был хозяином заброшенного участка земли, поросшего какими-то пучковатыми кустарниками. Миссис Твидди была не в меру общительна и наблюдательна, а Генри… Приличная разница в возрасте дополняла их несходство, что, впрочем, не мешало миссис Твидди хорошо относиться к Генри, а Генри — помогать миссис Твидди в садовых работах, поднося старушке тяжелые баллоны с водой или разгружая привезенную для новых саженцев землю.

Джерри заранее скорчился в ожидании новых соболезнований. К счастью, Генри никогда не отличался многословностью. Он был частым гостем в доме Уэллингов, но Джерри редко слышал от Генри что-то большее, чем «да» или «нет». Джерри всегда поражала эта способность Генри молчать с отстраненным видом, когда остальные спорят. А спорили чаще всего Джерри и Ивон.

— Привет, Джерри, — немного помолчав, поздоровался Генри. — Не волнуйся, Корни остался с моей мамой. С ним все в порядке.

— Спасибо, Генри, — поблагодарил Джерри и почувствовал себя виноватым из-за того, что совсем позабыл о собаке, которую сплавил соседу на несколько дней. — Как он? Не соскучился?

— Нет, он в порядке, — утешил его Генри. — Только повыл немного сегодня утром и ел с неохотой. Доброе утро, миссис Твидди, Майкл, Салли…

Корни выл, а я даже не услышал. Немудрено, такое количество «снотворного», мрачно констатировал Джерри. Голова болела все сильнее, а Ивон все не было.

Наконец терпение Джерри было вознаграждено. Тяжелая дверь в который уже раз отворилась, и на пороге появилась Ивон. Впрочем, Джерри не сразу понял, что это была именно Ивон. В последний раз, когда он видел жену, у нее были золотистые кудри до лопаток и виноватый взгляд девочки-подростка. Ивон тогда почти не пользовалась косметикой, но теперь, как видно, собралась наверстать упущенное. А куда девался ее любимый мешковатый свитер, в рукава которого она постоянно прятала свои маленькие ручки?

Перед Джерри стояла отчаянная сорвиголова с коротким, почти мужским, каре и черными, как вороново крыло, волосами. На ней была узкая кожаная куртка и черные джинсы в обтяжку. Образ дополнял бордовый палантин, один край которого был небрежно перекинут через плечо, и длинные замшевые сапожки в тон. Губы Ивон были накрашены непривычно яркой помадой, контрастировавшей, как и черные волосы, с бледным, словно специально выбеленным лицом.

Если она хотела сразить Джерри одним ударом, ей это удалось. Очередное перевоплощение Ивон Уэллинг — а она была мастерицей таких сюрпризов — оказалось весьма успешным.

— Да, Ивон всегда умела удивлять, — раздался из-за спины Джерри голос Майкла.

Джерри затылком почувствовал ревнивый взгляд Салли. Кто теперь думал о ее алом платье? Появилась виновница торжества…

— Джерри, ты еще стоишь? — захихикал Майкл.

— Я бы с радостью прилег, да не на что. Если ты такой заботливый, сбегай за диваном, — не оборачиваясь, отшутился Джерри.

Ивон смотрела на него своим синим пронзительным взглядом, казавшимся еще синее из-за черной подводки и мерцающих серых теней, которые она щедро наложила на веки. Ивон уже была блондинкой, шатенкой, ярко-рыжей, пепельно-седой, но всех этих женщин объединяло одно: взгляд. Синий, как ночное июньское небо, колючий, как куст терновника, и ужасно цепкий, как репейник. Этот взгляд притягивал и не хотел отпускать. Но Джерри всегда удавалось от него уйти.

Вот и сейчас удалось. Взгляд Джерри скользнул по лицу Ивон: по маленькому носу, который он раньше называл пуговкой, по губам, крупным, выпуклым и четким, как барельеф, по чуть выпирающему вперед подбородку, разделенному мягкой ямочкой, которую Джерри раньше так любил целовать, — и дальше, вниз, по бордовому палантину, перехваченному декоративной булавкой.

Кажется, отпустило. Остерегаясь смотреть на Ивон, Джерри перевел взгляд на ее спутниц. Она пришла с Хеленой и О-Марджори, что рождало определенную надежду и означало, что Ивон все-таки живет у кого-то из подруг.

Неизменная Хелена была неизменно в своем любимом зеленом — жабье-зеленом, как часто насмешничал Джерри. Вид Хелены всегда вызывал у Джерри ассоциацию с прямой линией из школьного учебника по геометрии. Она была прямой во всем: и в своих платьях, и в своих, подчас весьма жестоких, высказываниях.

Хелена в отличие от Салли, отвергавшей брак как выдумку закомплексованных женщин, была замужем уже два раза и считала, что знает мужчин лучше, чем кто бы то ни было. Разумеется, все они были слабыми, мягкотелыми и беспомощными существами. Как-то раз Джерри заметил, что все браки Хелены напоминают инцест: она ко всем своим мужьям относилась так же, как не в меру строгая мать — к своим маленьким сыновьям.

С любовью у Хелены не вышло, зато она, в отличие от Салли и О-Марджори, сделала блестящую карьеру — начав с обычной продавщицы, она поднялась до владелицы собственной сети цветочных магазинов.

Джерри слабо представлял ее в роли милой цветочницы, торгующей нежными розами и гортензиями. Впрочем, он давно уже открыл для себя, что далеко не все люди представляют собой именно то, что пытаются собой представлять, а потому совершенно не исключал того, что стальная, геометрически правильная Хелена в глубине души хрупкая фиалка, чьи лепестки могут порваться от первых дождевых капель.

Из всех трех подруг Ивон Джерри нравилась только О-Марджори. Она была самой молодой, самой наивной и самой искренней по отношению к Уэллингам.

О-Марджори умела или восхищаться, или ненавидеть. И то и другое она делала с восклицанием «О!» («О! Какая отвратительная мусорная машина стояла утром у моего дома!» или «О! Ивон! Как чудесно ты сегодня выглядишь!»), которое стало не только ее визитной карточкой, но и прозвищем. Правда, вместо восклицания после знаменитого «О» делалась небольшая пауза. И это новое имя «О-Марджори» звучало и смешно и трогательно одновременно.

О-Марджори казалась хрупкой, как стебель экзотического растения. Голубые глаза, окаймленные густыми и светлыми ресницами, выглядели фантастически огромными на ее узеньком лице. Красотке Салли Мелон она проигрывала — как, впрочем, и все три подруги — лишь отсутствием пышной груди и неистовым желанием нравиться всем мужчинам без исключения.