Нам с дельфином по пути - Ольга Шемякина Страница 3

11

Так что ничего и я не чувствовала к этому дяде Володе, когда мы ехали в их издательство. На проходной нас встретил черненький бодрый человечек со странной прической вроде совсем короткого ирокеза, а на затылке при этом красовался крысиный хвостик, как было модно когда-то в тех далеких, в которых он, видимо, был совсем молодым. Наш главный редактор тоже носил похожий хвостик. Они посмотрели друг на друга в лифте и, видимо, увидев хвостики, завиляли ими, и к концу поездки нашли общих знакомых и вышли из лифта друзьями. А я вглядывалась в странного человечка дальше. Тело его было не то чтобы тучным, а раздутым и упругим как мячик, а глаза — слегка выпученными и сияли, то ли компьютерным светом, то ли лучезарным весельем. Казалось, что он съел воздушный шарик с газом и может прыснуть со смеху или взорваться — как клоун в цирке… Крыло носа украшал белый гнойный прыщ. Он волновал меня, и так и подмывало выдавить, но нельзя же бросаться на человека и выдавливать ему прыщи. Прыщ вместе с веселым взглядом придавал в целом даже некую подростковость. Когда мы вошли в их кабинет и со всеми познакомились, то оказалось, что это и есть Володя.

12

Пока мы втроем с главным и дамой сидели за парчовым столом и изображали важное чтение последней версии альбома, Володя наблюдал за нами своими смеющимися глазами. А когда все ушли, он по-доброму забурчал, мол, конечно, только у нас с ним нет дел и семей… И я улыбнулась, до чего он был в этот момент похож на моего мужа.

Мы потихоньку доделали свою работу и поехали домой. Он надел черную кепку блином и черную куртку на кнопках. И стал таким нелепым черным дельфином, на которого надели одежду взрослого мужчины, а у него все равно плавники вместо рук. А глаза — такие синие, такие светящиеся, такие электрические и так смеются, что пронзают насквозь. И я стараюсь не смотреть в эти лампочки и иду с ним на маршрутку. При этом я так стараюсь не смотреть, что вообще ничего не вижу, кроме асфальта. Мир кажется каким-то скособоченным, будто камеру забыли выключить и держат при этом в руках. Какие-то обрывки железной диагонали остановки, мои слова: «Здесь будет автобус?» — «Нет, нам на маршрутку, а она перед остановкой, вот тут, на углу будет. Правда, тут ветер, пойдемте к заборчику». И мы пытаемся забиться в угол, где было бы тепло и тихо, но нет на улице такого угла и мы создаем его условно: просто стоим у железного заборчика, за которым я вижу кусок промерзшей черной земли. Смеркается и холодает. Маршрутки все нет, а я стараюсь не поднимать глаза.

13

Наконец приходит. Так чудно. Издательство почти в центре Москвы, а метро рядом нет. Вернее, то, до которого 15 минут пешком, закрыто на ремонт, и мы едем, едем, едем, мы едем так долго, будто возвращаемся из Москвы в подмосковный город домой.

Становится тепло и даже душно. И темно. Можно поднять глаза, все равно ничего не видно. Я прижимаюсь к Володе, в силу обстоятельств, конечно, и слушаю. Его голос успокаивает, даже когда он ругается на своих девочек-учениц. «Им ничего не надо, они не хотят учиться, приходят только сдавать зачет, а я им говорю: девочки, вам же это пригодиться, неужели вы не понимаете?» Ругается он по-доброму, бурчит и бурчит себе, у меня такой же есть дома, который так же бурчит. Поэтому привычно, и не выводит.

И кажется, что мы давно знакомы, просто поговорить на работе не удавалось, а сели в маршрутку и это просто слова догнали наше бессловесное узнавание, только и всего.

Он говорит, а я узнаю в нем и других, прежних моих «володей». Похожих на него то с одной, то с другой стороны. Я называю их штрихами, вариантами. Все люди — штрихи друг друга, но некоторые особенно похожи. Володя похож на Митьку, только Володя преподает в Москве, а Митька в Питере, преподает и так же жалуется на своих студенток, что не хотят учиться. Да и не Митька он им, а Дмитрий Александрович. Это для меня он Митька — трогательная, обаятельная лошадь с удлиненным лицом и карими глазами. А Володя — дельфин.

14

Лица и ощущения от людей мелькают в Володе как в многоплановом зеркале, листва воспоминаний вылетает из него ворохами и исчезает в удушливом темном воздухе салона маршрутки. Из темноты на улице и в салоне выхватываются желтые всполохи фонарей и накладываются на рассказ о книжной иллюстрации и графике, и мне кажется, что мы несемся в карете по сказочной улице, не иначе Копенгаген, и снопы света мелькают, непременно желтые, проезжаем балы, ах, магазины со шляпками и богемные кафе, неужто уже Монмартр? Станция метро «Чистые пруды». И мы просыпаемся и переходим на новый уровень сна — в подземелье метро.

15

Определяемся, что ехать нам две остановки в одну сторону. Едем. Стоим на переходе, расстаемся, и тут в тексте как-то естественным образом появляется жена. И где-то под ногами уже крутится ребенок, материализовавшийся после вопроса: «А почему ваша жена работает в школе?» — «Потому что в ее классе учится наш сын». Что ж, передаю его жене ракету и мы… идем дальше. Потому что нам по пути.

Может быть, близких по духу людей вообще мало, и нам всем по пути? И на работе, связанной с дизайном, текстами и искусством, больше шансов встретить родственную душу, чем в супермаркете или в метро?

16

Ах, как же мне нравится этот живой электрический дельфин, и я думаю вслух: «А неплохо бы нам дружить семьями»… А он (тягуче): «У вас, наверное, соцсети есть, а я их не люблю»… И мы оба как-то молча понимаем, что у нас нет времени ни на дружить семьями, ни на дружить друг с другом, ни на что вообще у нас нет времени. И вообще это сон. Сейчас проснемся и все будет хорошо. Будильник, к бою! Туки-тук, туки-тук. Это просто у обоих случилась лишь какая-то «легкая контузия», непромолвленная, затаившаяся, испуганная самим своим появлением,