Эва Киншоу - Молния над океаном Страница 32

— А что, вид у меня был до такой степени затравленный? — спросил он, усмехнувшись.

— Нет, ты держался просто чудесно. Не всякий выдержит такое испытание — пожать руку доброй сотне человек, да еще пообещать на следующий же день прочитать им лекцию!..

— Насчет лекций я совершенно не беспокоюсь. Я могу рассказывать о любом из заповедников и о проблемах братьев наших меньших даже во сне. А потом, что ни говори, приятно оказаться среди единомышленников!

— Так, может быть, мне не стоило уводить тебя от столь замечательной компании? — насмешливо поинтересовалась Симона. — И ты вовсе не торопился уйти из зала?

— Торопился, — сказал Бенджамин, ловя ее за руку. — Потому что мне рано или поздно предстояло новое объяснение с тобой. Так уж лучше рано, чем поздно… Проблема в том, что я не очень понимаю, что творится у тебя в голове. Ты была раздражена из-за того, что я не поддержал начатый тобою разговор о Кэтлин. Но почему тебя заинтересовала эта давняя, не имеющая к нам отношения история?

Симона прикусила губу.

— Господи, снова мы выбираем самое неподходящее время для объяснения. Может осужденная просить о временной отсрочке? — неумело попыталась отшутиться она.

— Ладно! — Бенджамин, помедлив, отпустил ее руку. — Тебе потребуется моя помощь?

— Только чтобы расстегнуть молнию.

Бенджамин открыл дверь в ее коттедж и пропустил девушку вперед.

— Как ты думаешь, здесь можно найти дополнительные матрасы и одеяла для больной? — спросил он, затем открыл ящик комода и, вытащив оттуда пуховой матрас, расстелил его на кровати.

Симона наблюдала за всеми этими приготовлениями, неловко стоя посреди комнаты.

— Я как-нибудь сама бы справилась, — неуверенно сказала она. — Надеюсь, тебе не взбрело в голову в числе прочих благодеяний покупать мне пижаму?

— Вот уж чего не стану делать никогда, — хмыкнул Бенджамин, расстегивая ей молнию, а затем, после некоторого раздумья, застежки лифчика. — Во-первых, я не настолько ханжа, а во-вторых, это занятие для целой бригады — засовывать тебя в пижаму, а затем извлекать обратно…

— Опять ты все преувеличиваешь, — пробормотала Симона, кое-как придерживая спадающее с плеч платье. — Спасибо!

— Если я предложу тебе помочь надеть вот это, — он кивнул на тенниску и шорты, лежавшие на кровати, — я не заработаю пощечины? Или ты предпочитаешь спать в верхней одежде?

— Терпеть не могу спать в… — Симона торопливо остановилась.

— Вот как? — спросил Бенджамин. — Мне кажется, это несколько странно — ложиться в постель нагишом в одиночку. Это все равно что…

Глаза их встретились, но долгий взгляд напугал обоих.

— Я пойду, — сказал он, как ей показалось, с большой неохотой. — Спокойной ночи!

Утром следующего дня внизу, в долине, стелился туман, пронизанный солнцем, слепящий глаза, закрывающий от взгляда окрестности.

Она не выходила из комнаты до самого гонга на завтрак, так и не рискнув появиться на террасе, ведущей к коттеджу Бенджамина, просто сидела и ждала, когда он постучится в ее дверь. Но долгожданного стука так и не последовало, а когда она попыталась постучаться в его дверь, ответом была тишина.

Пожав плечами, она пошла по тропинке. Залитая солнцем долина лежала перед ней как на ладони. На лужайке перед столовой, в тени деревьев, размещались столики и стулья. Здесь хорошо было развалиться и любоваться окрестностями, наблюдая, как вокруг порхают бабочки и щебечут птицы.

Бенджамин был уже здесь. Он стоял на самом краю обрыва и смотрел вдаль.

— Доброе утро! — тихо приветствовала она его. — А я уж решила, что ты уехал.

Он обернулся к ней — чуть медленнее, чем это было бы естественно в этой ситуации.

— Доброе утро, — небрежно сказал он. — Как спалось?

— Нормально. А тебе?

— Нормально. Пошли?

— Я прикинула, — сказала Симона, когда они кончили завтракать и приступили к кофе. — Почему бы тебе не пройтись по одному из здешних маршрутов? Это просто преступление — быть здесь и не совершить экскурсии. Что до меня, то я с радостью нашла бы какую-нибудь подходящую книжку и читала ее, слушая, как шелестит трава и прорастают из земли цветы.

— Как рука? — спросил Бенджамин, откидываясь в кресле.

— Отлично, — солгала она. — Правда, не настолько хорошо, чтобы путешествовать по здешним долгим тропам.

— Я решил сегодня днем предаться праздности и сибаритству, не перегружая себя физически. Погода отличная, так что с радостью составлю тебе компанию по какому-нибудь необременительному маршруту, — предложил он.

— Смелое решение, — заметила Симона. — Если так, что ж… Мне просто не хотелось бы чувствовать себя виноватой из-за того, что вытащила тебя в эти чудесные места и заставила двое суток просидеть со мной… Ты действительно собираешься меня сопровождать?.. — с подозрением спросила она.

Бенджамин для поездки предусмотрительно купил к светло-серым шортам голубую тенниску. Он опять показался Симоне невероятно ладным, сильным и энергичным, в противовес ей, тусклой, бесцветной, изнуренной болью — физической и душевной.

— Конечно, а что бы я мог еще предпринять?

Она залпом допила кофе.

— Бросить меня! Когда сегодня утром мы встретились у обрыва, мне показалось, ты думаешь именно об этом.

На лице Бенджамина не дрогнул и мускул.

— Бросить тебя здесь, Симона? — удивился он. — Ты в самом деле так плохо обо мне думаешь?

— Этого следует ждать рано или поздно, не сегодня, так потом… Вот о чем я тебя спрашиваю! Да или нет?

— У меня такое впечатление, что мы играем друг с другом в кошки-мышки, — сказал он сухо.

Симона вспыхнула.

— А что тут удивительного, Бенджамин? Сколько ни стучись головой о стенку, ответа не дождешься… Ладно, коли разговора у нас так и не получается, займись чем-нибудь, что тебе больше по душе, а я погляжу, нельзя ли здесь найти что-то подходящее для чтения.

Полчаса она проторчала в библиотеке, выбрала наконец себе книгу и, вернувшись в коттедж, обнаружила там горничную, прибирающуюся в комнате. Прихватив с собой шляпу, Симона вышла на террасу, выдвинула на солнце кресло и уселась в него, приготовившись читать.

Но буквы плясали и расплывались у нее перед глазами, и через несколько минут она обнаружила, что ревет самым постыдным и неприличным образом.

Такою и обнаружил ее Бенджамин — жалкой, заплаканной, с глазами, устремленными куда-то в пустоту.

7

После минутного молчания Бенджамин присел рядом с ней на корточки и протянул носовой платок.