Барбара Картленд - Призрак в Монте-Карло Страница 36

— Если ты услышишь какой-нибудь звук, сразу стреляй, — наставлял ее Леон. — Пули гораздо более веский аргумент, чем слова.

У Эмили в голове звучали слова мужа. Не отдавая себе отчета в своих действиях, она зарядила пистолет. Потом взглянула на него. У нее на лице было то же выражение, что и двенадцать лет назад, когда она направлялась в Париж.

— Пули гораздо более веский аргумент, чем слова!

Она взяла пачку банкнот. Она даже не потрудилась сосчитать их, так как ей уже было известно, что делать. Потом она оглядела комнату.

На стуле лежал ее расшитый черным янтарем доломан, который Жанна оставила на тот случай, если Эмили соберется выйти в город. Рядом лежали шляпка, перчатки и крохотная муфточка из темного меха. Эмили прошла через комнату и взяла муфту. Ее рука с пистолетом проскользнула внутрь. Пистолет был отлично спрятан. Потом она положила муфту и банкноты на туалетный столик. Быстро надев шляпку и заколов ее двумя булавками с янтарем, она накинула на шелковое платье доломан. Теперь Генри Далтон не удивится, когда увидит ее с муфтой в руке. Она скажет, что собирается уходить.

Эмили была готова. Она бросила последний взгляд в зеркало. На мгновение ей показалось, что в зеркале отразился совершенно чужой человек. Она даже подумать не могла, что может так выглядеть, что ее глаза будут так злобно сверкать.

«Пули гораздо более веский аргумент, чем слова!» Да, она ясно слышала голос Леона. Он знал цену деньгам.

Она медленно двинулась к двери, открыла ее, быстро сунула руку с пистолетом в муфту и вошла в гостиную. Генри Далтон терпеливо ждал, удобно развалившись на стуле. В зубах он зажал сигару. При ее появлении он даже не потрудился подняться. Ее привела в бешенство его фамильярность.

— Достали деньги? — спросил он. — Отлично! Позволю себе заметить, мадам, вы всегда выполняете свои обещания.

— Да, я всегда к этому стремлюсь, — согласилась Эмили. Ее голос звучал спокойно и ровно. — Вы будете пересчитывать? У меня нет желания давать вам лишнее.

— Не беспокойтесь, — весело проговорил Генри Далтон. — Насколько я вас знаю, здесь как раз может недоставать. Давайте их сюда.

Его рука жадно потянулась к деньгам. Он взял толстую пачку банкнот, положил ее на колено и, послюнив палец правой руки, принялся быстро считать.

— Вы уронили одну банкноту, — сказала Эмили, подходя поближе, чтобы она могла наклониться и дотронуться до денег левой рукой.

— Ничего подобного, — ответил он, но, сбившись, вынужден был начать считать заново.

— Пять тысяч… десять… пятнадцать… двадцать… двадцать пять…

И в этот момент Эмили выстрелила ему в висок. Хотя муфта заглушила звук выстрела, ей он показался ужасно громким. Тело Далтона качнулось вперед и стало медленно сползать со стула, но Эмили не смотрела на него — она прислушивалась, не раздадутся ли за дверью шаги людей, привлеченных выстрелом.

Но снаружи было тихо. Эмили точно знала, что следует делать дальше. Все встало на свои места. Она должна собрать деньги, перетащить тело Генри Далтона в свою спальню и спрятать его в ванной. Позже, когда стемнеет, они с Жанной вынесут его из отеля.

На каждом этаже отеля стояла инвалидная коляска, предназначенная для тех гостей, которые приезжали в Монте-Карло не только для развлечений, но и для лечения. На нижнем этаже располагалось помещение, где больные ревматизмом принимали ванны. Коляску с больным спускали грузовым лифтом, который находился в дальнем конце коридора.

Лифтом управлял старый, почти глухой служащий отеля. Он наверняка не обратит внимания на закутанного в пледы инвалида в коляске, которого будут сопровождать две пожилые дамы. Кроме того, в лифте не было освещения. Они с Жанной выйдут из отеля через боковую дверь. В двух шагах оттуда расположен сад Казино. Никто не обратит внимания на трех людей почтенного возраста, которые вышли подышать свежим воздухом.

Они оставят тело в зарослях, и до утра никто ничего не обнаружит. А пистолет она положит рядом с ним. Полиция и власти Монте-Карло боялись скандалов с самоубийствами, которые были довольно частым явлением. Слишком многие во всем мире открыто осуждали азартные игры, чтобы давать им повод для нападок, поэтому сообщения о самоубийствах не попадали в газеты, о самоубийствах умалчивали.

Генри Далтон ни для кого, кроме себя самого, не представлял никакой важности.

Эмили вздохнула полной грудью. Наклонившись, она собрала разбросанные банкноты. Страшная рана на виске кровоточила, и Эмили вытерла кровь, испугавшись, что она запачкает ковер. Медленно, с полным спокойствием она вернулась в спальню, сложила банкноты в ларец и сняла доломан и шляпку. Муфту она положила туда же, где ее оставила Жанна. Потом она открыла дверь в ванную и вернулась в гостиную. В это время часы пробили четыре. Генри Далтон не попадет на свою встречу.

Глава 8

Что-то беспокоило Мистраль. Она чувствовала себя несчастной. Она ничем не могла объяснить причину мучившего ее состояния за исключением того, что в воздухе витало нечто тревожное. Когда они с Жанной вернулись сегодня с прогулки, тетя Эмили встретила их у двери в гостиную и резко проговорила:

— Иди в спальню, Мистраль, и оставайся там, пока я и Жанна не позовем тебя. Поняла? Ты не должна выходить из спальни, пока тебе не разрешат.

— Хорошо, тетя Эмили, — ответила Мистраль. — Но… разве что-то случилось?

— Будь любезна выполнять данные тебе указания без пререканий или идиотских вопросов, — оборвала ее тетя Эмили, и смущенная Мистраль вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Некоторое время она сидела задумавшись, пытаясь понять, чем же вызвала гнев тетки. Она стала вспоминать все, что делала с самого утра, но не нашла ничего, что могло бы вызвать у кого-то неудовольствие. Наконец сняв шляпку и накидку и повесив их в шкаф, она прошлась по своей комнате, разглядывая шелковые шторы, великолепное покрывало и французскую мебель и спрашивая себя, почему спальня, несмотря на такую великолепную обстановку, выглядит неуютно. И вдруг она сообразила почему.

Конечно, все дело в том, что, в отличие от других людей, у нее не было ничего своего: фотографий, которые можно было бы расставить на комоде, мелочей, шкатулок и статуэток, которыми многие женщины украшали свои спальни. На туалетном столике лежала самая обычная щетка для волос, которой она пользовалась еще в Конвенте, гребешок и баночка с кремом для рук, который ей дала Жанна. Этой мазью, объяснила она Мистраль, пользуется тетя Эмили, когда у нее зимой трескается кожа на руках.

Но баночку с кремом для рук вряд ли можно считать украшением, и Мистраль, невольно сравнивая свою спальню с комнатой Жанны, решила, что у той было уютнее. На камине стояли фотографии племянников Жанны; перламутровые шкатулки, в которых лежали шляпные булавки; фарфоровый лоток для гребешков, украшенный очень красиво выписанным изречением. На столике около кровати лежал требник; рядом стояла статуэтка св. Антония; четки из слоновой кости и серебра, которые Жанна брала с собой только в день Всех Святых; вышитый очешник, который она получила на Рождество двадцать лет назад. Повсюду в комнате была расставлены нормандские фаянсовые игрушки; вставленные в стеклянный башмачок подушечки для булавок; индийский слон-талисман; везде, где бы Жанна ни была, ее сопровождала вышивка, изображавшая Святое семейство. Не было сомнения, что спальня Жанны всегда будет уютной.