Диана Машкова - Нежное солнце Эльзаса Страница 37

Новые обстоятельства жизни в виде крошечного зародыша не давали теперь мне покоя ни днем, ни ночью. Голова разрывалась от одного-единственного вопроса: «Что делать?!» Пока думала, сходила к врачу, прошла УЗИ. Несмотря на то что беременность наступила на фоне гормональных таблеток, развивалась она нормально. Хотя никто, конечно, не мог гарантировать, что какие-то отклонения не дадут о себе знать потом. Но этого и никогда нельзя с уверенностью утверждать. Бывает же, что у совершенно здоровых родителей, готовящихся к беременности по всем правилам, рождаются дети-инвалиды. Мне стало страшно. И не только из-за этих гребаных таблеток. По сути, я оказалась совершенно одна: маме нельзя было говорить, она страшно расстроится. Я же у нее и свет в окошке, и кормилица, и умница. Как же мы будем жить, если мне придется выйти в декрет и остаться без денег? Особенно не вовремя это теперь, когда на работе уже заварилась вся эта каша. Получается, Петю мы сейчас убираем зря?

С другой стороны, мне уже двадцать семь, это — первая беременность, аборт делать страшно. Нужно родить. К тому же отец ребенка не последний в государстве человек — и наследственность должна быть сильная, и, собственно, наследство не мешало бы предусмотреть. Чем дольше я думала над всей ситуацией, тем больше мне нравилась идея родить ребенка. Мама поможет воспитать — она ж на пенсии, заняться ей, кроме хозяйства, особенно нечем. Генерал деньгами обеспечит: не может же он не обрадоваться тому, что в шестьдесят с лишним лет умудрился заделать ребенка! Какое еще нужно подтверждение мужской силы? Вот же он — живой, рожденный им человек! Я даже придумала ребенку имя — почему-то казалось, что это мальчик, — и втихаря стала разговаривать с ним: просила прощения за то, что у него не будет отца (хотя лучше уж никакого, чем тот, что был у меня), объясняла, что и я ведь тоже не подарок — все время на работе. Зато бабушка у нас замечательная, а я изо всех сил обещаю любить и делать так, чтобы моя семья никогда ни в чем не нуждалась.

Первый раз в жизни — до этого всегда назначал встречи он — я сама позвонила генералу и попросила срочно приехать. Голос у него был не слишком довольный: видимо, в его государственной важности планы на сегодня я катастрофически не влезала. Но, расслышав, с какой настойчивостью я повторяю слово «срочно», он смирился и, подумав секунд десять, сообщил, что будет на нашем месте через сорок минут. У меня осталось время только на то, чтобы собраться и уйти с работы якобы на обед. Мне показалось, что быстрое согласие генерала изменить ради меня свой распорядок можно считать прекрасным знаком. Все будет хорошо!

— Ну, что у тебя случилось? — он ласково смотрел на меня, как на внучку, и слегка поглаживал по руке.

— Не у меня, у нас, — я опустила глаза и чуть всхлипнула.

— Я тебя не понимаю, — он сразу же начал раздражаться. Я испугалась. — Постарайся толком объяснить.

— Ну, я не знаю, как сказать… — почему-то было невероятно сложно произнести слова: «Я беременна», но еще больше я боялась разозлить его молчанием и от страха расплакалась.

— Ну-ну, — он прижал меня к себе, утешая, — девочка моя, что ж ты так расстроилась? Заболела?

— Не совсем, — проблеяла я сквозь слезы.

— Неприятности какие-то, деньги нужны? — продолжал гадать он.

— Не-е-ет, — ревела я в его костлявое плечо. — Я… Я…

— Залетела, что ли? — наконец дошло до него. Интересно, откуда в его языке завелись такие словечки? От дочерей? От внучек?

В ответ я интенсивно закивала головой и спрятала в ладонях лицо, расплакавшись еще больше.

— Э-э-э, — он рассмеялся, прижимая меня к себе, — я-то уж решил, и в самом деле проблемы. Что думаешь делать?

Я пожала плечами.

— Ну, раз не знаешь, сходи на аборт, — просто предложил он.

Внутри меня все похолодело. Я ожидала совсем другой реакции — радости, гордости, восторга, а может, где-то и злости, но только не безразличия. Ему было все равно. Так все равно, будто это не его ребенок.

— Вообще-то я родить хотела, — сквозь слезы произнесла я. — Мне уже двадцать семь. Самое время.

— Да брось ты, — он махнул на меня рукой, — ну вот только представь себе: соски, пеленки, ни минутки свободного времени. Я-то уж знаю, поверь! Поживи для себя сначала.

— А как же ребенок? — ком в горле и слезы в три ручья мешали говорить.

— Нет, ну если хочешь, рожай. Только учти, я беременных не переношу — с годик не будем общаться.

— Но он же уже живо-о-ой! — мне было невыносимо больно и страшно.

— Поверь, если бы всех зачатых людей рожали, в мире давно наступил бы коллапс. У нас с женой тоже получилось двое из девяти. Зато эти двое обеспечены и счастливы! А иначе…

— Но как же так?! — я уже ничего не понимала.

— Вот так, — он заговорил строго. — Ты же не думаешь, что ради этого нового ребенка я брошу семью? Я таких обещаний тебе не давал. А растить в одиночку, знаешь, не мед.

— Но… — я хотела сказать, что не надо бросать семью, что мне нужно только помочь с деньгами, а с воспитанием справлюсь сама, но не посмела. Раз сам он не говорил о поддержке, значит, такое развитие событий не устраивало его в корне. Сказал же, что ненавидит беременных и вынужден будет лишиться удовольствий на целый год. А в его возрасте это почти что целая жизнь. Но на другой чаше весов действительно жизнь — только ему на это наплевать! В эту минуту я окончательно возненавидела генерала. Я продолжала плакать, уткнувшись лицом в ладони, и думала о том, что не могу больше видеть этого страшного человека. Гори оно все синим пламенем — рожу ребенка, а генерал пусть катится ко всем чертям. Прямо вот сейчас соберусь с духом — и обо всем ему тут же скажу.

— Прекрати расстраиваться. — Он притянул меня к себе. Я продолжала оставаться сжатой в комок. — Ничего же страшного не произошло — ты здоровая женщина. Радоваться надо. Сходи сделай аборт — и все! Иди ко мне!

Он начал заваливать меня на кровать, добрался ладонью до груди, сжал пальцами сосок. Было безумно больно и тошно. Так противно, что не передать. Меня распирало от гнева и ненависти, единственным желанием было отбросить его от себя, толкнуть так, чтобы слетел с кровати, и хорошо бы еще, если б при этом ударился головой о комод!

— Я не могу! — повторяла я мокрыми от слез губами, пытаясь вывернуться из его объятий. — Не могу!

— Ну, какие глупости, — он распял меня на кровати — сильный, как бес, — теперь-то как раз самое время: второй раз не забеременеешь. — Он хохотнул. — Да и я ж не могу почем зря время терять, раз уж важную встречу ради тебя отменил.

В тот раз он был неистовым, непреклонным. Ярость, похоже, распаляла изнутри все его естество, а мое сопротивление только придавало ситуации остроты. Он не церемонился ни с моим телом, врываясь в него силой, ни с моими душевными муками, подавляя их физической болью. Он насиловал меня, неожиданно стойкий и крепкий в своих дурных намерениях, оставляя тут и там синяки от острых старческих костей.