Эмили Джордж - Волшебство лета Страница 37

Фагерст подумывал о том, чтобы возвратиться в Лос-Анджелес, но как можно спокойно работать в городе, где живет Глэдис? Так что глава «Фагерст импайр» остался на Стервике, изнурял себя непосильным физическим трудом и руководил корпорацией по телефону. Рассчитывая, что со временем боль притупится. Не тут-то было. Боль только усиливалась…

Хильда и Якоб с ума сходили от тревоги.

Мартин закусил губу и размахнулся кувалдой. Если старик желает ему добра, пусть держит рот на замке. Тоже помощник выискался!

Возвратившись в Швецию, Мартин тотчас же призвал Якоба к ответу.

— Это ты разрешил моей жене покинуть остров и последовать за мной в Лос-Анджелес?

— Да, я.

— Ну и кто тебе позволил подобное самоуправство, а, старик?

— Я сам себе позволил, — спокойно ответил Якоб. — Она не пленница, и остров не тюрьма.

На щеке Мартина дернулся мускул.

— Не тюрьма, — согласился он.

— Она уверяла, что должна сообщить тебе нечто важное, — поведал Якоб, не сводя глаз с Мартина. — Она нашла тебя и сказала все, что хотела?..

— Еще бы, — отозвался тот, предостерегающим жестом заставляя старика умолкнуть на полуслове. — И обсуждать тут нечего. Прошу больше не упоминать об этой женщине…

Мартин изо всех сил размахнулся кувалдой, но промазал: железо только скользнуло по камню. Что-то в глаз попало — пот, должно быть, что же еще?

— Черт, — выругался он, снова занося кувалду.

— Мартин, — тихо прозвучал голос Якоба. — Камень тебе не враг.

— Тоже мне философ выискался! — рявкнул Фагерст, поудобнее перехватывая рукоять.

— Ты ведь ведешь войну не с валуном, сынок. А с самим собой. Перестань притворяться, будто у тебя нет и не было жены!

— Я просил не упоминать о ней!

— А я буду!

— Черт тебя дери, старик…

— Ты ее любил. И до сих пор любишь.

— Нет. Нет! Я не люблю ее. В конце концов, что такое любовь? Любовь делает человека идиотом!

Якоб скрестил руки на груди.

— Итак, я поступил, как идиот, подобрав тебя на стокгольмской улочке? Ты поосторожнее с выражениями, а не то я, чего доброго, отшлепаю тебя, как в детстве!

— Ты все отлично понял! Я говорю о любви между мужчиной и женщиной и повторяю тебе, что никогда не любил Глэдис. Ты доволен? Можно мне вернуться к работе?

— А вот она тебя любила…

— Ни одной минуты. — Голос Мартина звучал глухо. — Она меня не любила, старик. Она меня презирала, она проклинала тот день, когда я заставил ее выйти за меня замуж.

— Она тебя любила, — повторил Якоб. — Я знаю это от нее самой.

Мартин побледнел.

— Какого черта ты мелешь, старик?

— Поэтому я и послал ее к тебе. Глэдис призналась, что любит тебя всем сердцем. А ты… ты трус, ты боишься взглянуть правде в глаза! Ты любишь эту женщину, но поскольку чувство причиняет тебе боль, ты предпочитаешь вычеркнуть Глэдис из своей жизни.

— Да провались ты в ад! — проревел Мартин, встряхивая старика за плечи. — Слушай, Якоб, и запоминай хорошенько, потому что я больше не вернусь к этой теме. Да, я люблю ее. Но она меня не любит.

— С чего ты взял?

— С чего я взял? — Мартин хрипло рассмеялся. — Она мне сама так сказала, ясно? Это тебя устраивает?

— А ты ей говорил, что любишь ее?

— Я? — Фагерст воздел руки к небу. — Клянусь всеми богами, ты меня достал! Нет, я не говорил Глэдис о любви. Она не дала мне такой возможности. Она ворвалась ко мне в квартиру, застала меня с другой женщиной и осудила, даже не выслушав!

Лицо старика казалось невозмутимым.

— А чем ты занимался с этой женщиной, а, сынок? Может быть, расставлял цветы в вазочках?

Мартин покраснел.

— Признаю, зрелище было двусмысленное… Я только что вышел из душа… А эта мерзавка попыталась соблазнить меня. Согласен: все говорило не в мою пользу. Но Глэдис — моя жена. Она должна доверять мне.

— Конечно, она должна тебе доверять. В конце концов, что ты такого совершил, чтобы заслужить ее недоверие? Всего лишь сделал ей ребенка и навязал брак при помощи шантажа…

— Все не так просто!

— Любовь никогда не бывает простой.

— Якоб, ты заменил мне отца, и я всегда прислушивался к твоим советам, ты это знаешь, но сейчас…

— А сейчас прислушайся к своему сердцу, — посоветовал старик. — Отправляйся к жене и скажи, что любишь ее. Дай ей шанс сказать тебе то же самое.

— А если она не скажет? — мрачно предположил Мартин. — Что тогда?

— Тогда ты вернешься сюда и станешь махать кувалдой до тех пор, пока руки не отвалятся, — но вернешься, зная, что попытался завоевать любимую женщину, а не просто сдался без боя. — Якоб потрепал Мартина по плечу. — Надежда есть всегда, сынок.

В заливе крохотная лодочка кренилась под ветром. Море тянулось к ней жадными пенными щупальцами. Вот сейчас перевернется, и… Ветер стих так же неожиданно, как начался. Лодочка торжествующе закачалась на волнах.

Надежда есть всегда.

Быстро, чтобы не передумать, Мартин развернулся, обнял старика и зашагал к дому…

Они ошибаются. О, как они ошибаются! Глэдис свирепо мяла тесто. Откуда им знать? Викки разведена, а Дина замужем за засахаренной конфеткой. Ни одной не приходилось иметь дела с самовлюбленным эгоистом вроде Мартина Фагерста.

Они ее с ума сведут, сестра и подруга! Со вчерашнего дня, когда она имела глупость расплакаться и признаться, что любит Мартина, доброжелательницы не оставляли ее в покое. Телефон трезвонил без перерыва.

Ну и пусть себе звонят! Она перестала снимать трубку. Пусть автоответчик слушает веселое «Привет!» и еще более радостное «Глэдис? Ты дома, солнышко?»

Утром в приступе раздражения она схватила трубку, прорычала: «Нет, я не дома, солнышко!» — и швырнула ее на рычаг, прежде чем Викки или Дина — уж кто бы там ни был — успела ответить. Зачем их слушать, если известно наперед, что они скажут? Дескать, возможно, она несправедливо отнеслась к Мартину, возможно, он не солгал про блондинку…

— Не верю, — упрямо повторила Глэдис, шмякнув тесто о стол. — Не верю!

Как бы то ни было, какая разница, даже если предположить, всего лишь предположить, что блондиночка его подставила? Мартин бросил жену, черт его дери, в разгар медового месяца, уехал, не сказав ни слова!

Потому что я причинила ему боль, тут же возразила самой себе Глэдис. Разве можно об этом забыть? Подумаешь, причинила боль! Он обидел меня куда сильнее, не сообщив об отъезде, умчался, даже не попрощавшись… Мартин не любит меня, а я-то, я люблю его до самозабвения, так, что, едва закрыв глаза, вижу его лицо, слышу голос, и…

— Глэдис!

Да, так! Именно так! Я словно наяву слышу, как Мартин произносит мое имя, будто находится рядом, в той же самой комнате.