Дениз Робинс - Желанный обман Страница 37

Магда повернулась к лошади и прижалась своей изуродованной щекой к ее влажным ноздрям.

— Я ей понравилась. Стоило мне шепнуть ей на ухо пару нежных словечек и угостить ее сахаром, который я стянула с подноса, когда мне вчера вечером накрыли ужин, Джесс стала моей подружкой. Она позволяла мне делать с собой все, что я захочу.

— Ты сама ее оседлала?

— А вы думаете, мне помогали слуги? — улыбнулась Магда.

Эсмонд был потрясен. Он просто не верил своим глазам. Магда прижималась обезображенной стороной лица к лошади и казалась почти красавицей. Любой, кому оказалось под силу в одиночку оседлать Джесс, приручить ее и скакать с такой скоростью, был способен пробудить в сердце Эсмонда восхищение.

Собрав свою волю в кулак, он сказал:

— Разрешу ли я тебе впредь ездить на Джесс — еще большой вопрос. Но я позабочусь о том, чтобы ты отныне имела возможность выезжать на прогулки.

Она едва не задохнулась от радости:

— Правда?!.. О, благодарю, благодарю вас, Эсмонд!

Словно устыдившись своей слабости, он торопливо добавил:

— Но ты взяла на себя слишком много, твое неповиновение принесло мне много хлопот. Будь добра закрой лицо, и, как только поставим лошадей на конюшню, ты тут же вернешься к себе в комнату!

— Вы очень рассердились на меня?

Он избегал встречаться со взглядом ее огромных глаз.

— Я сделаю так, чтобы вы смогли выезжать, мадам, — повторил он холодно.

Возле конюшни они спешились, Магда погладила Джесс по чуткому бархатному носу и прошептала:

— Милая моя красавица… Прощай… Спасибо тебе за то счастье, которое ты мне подарила. И за свободу…

Подойдя к двери, Эсмонд стал яростно дергать шнур звонка. Двери открыл лакей. Граф тут же послал за миссис Фустиан.

Краснолицая и мрачная женщина приблизилась к нему осторожно, отвешивая свои неуклюжие поклоны и что-то бормоча в свое оправдание. Он резко оборвал ее:

— Все улажено, я тебя ни в чем не упрекаю.

Но учти, что впредь ее светлости нужно будет каждый день дышать свежим воздухом и совершать прогулки. Не дай Бог в ее покоях будет хоть еще один раз душно!

Миссис Фустиан ошеломленно смотрела на своего хозяина. Граф тем временем швырнул на ближайший стул кнут и продолжил:

— Графиня очень молода и совершенно здорова. Лежать в постели целыми неделями… Как вам могло прийти в голову! Попроси сиделку помочь графине одеться. Отныне ее светлость может свободно передвигаться в пределах своих покоев и делать то, что ей вздумается. Позаботься также о том, чтобы слуги решили, что это я пригласил сегодня утром ее светлость на прогулку.

— Да, милорд, слушаюсь… — все еще не оправившись от изумления, повторяла миссис Фустиан.

— Пошли за доктором Ридпэтом, — приказал Эмонд. — Я выясню у него, как долго еще следует ее светлости пребывать в одиночестве и когда она сможет, закрытая вуалью, появиться в свете.

— Позвольте спросить, вы надолго вернулись домой, милорд?

— Только на неделю, собираюсь за границу. На войну.

Миссис Фустиан всплеснула руками. Граф уезжает за границу? На войну?!.. Вот так новость!..

Поднявшись к себе в комнату, Магда сняла костюм для верховой езды и маленькую бобровую шапочку. Ей было жалко снимать этот наряд. С большой неохотой она убрала костюм обратно в сундук и снова надела опротивевшее ей платье. Постылая сиделка суетилась вокруг нее, морщилась и что-то ворчала по поводу здоровья.

Магда, воодушевленная сегодняшним побегом и разговором с мужем, обернулась к ней и крикнула:

— Оставь меня одну, ради всего святого!

В этот момент Эсмонд, постучавшись, вошел в спальню жены. Он все еще не переоделся и выглядел уставшим и встревоженным. Жестом выгнав сиделку и оставшись с Магдой наедине, он сказал ледяным тоном:

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь трогал вещи моей матери. Я любил ее, и мне это неприятно.

Магда опустила глаза. Против воли у нее вдруг выступили слезы.

— С вашей стороны, сэр, я, конечно, не могу рассчитывать ни на любовь, ни на почтение…

— Не забывай, что ты, несмотря ни на что, все же моя жена, — сказал он. — Тебе будет оказываться то внимание и уважение, на которое графиня Морнбери вправе рассчитывать.

— Спасибо и на этом, — прошептала она и украдкой смахнула с носа слезу.

Он заметил этот ее жест, и он его позабавил.

— Как ты вышла из дома?

— Спустилась вниз по стеблям! Я больше не стану вылезать из окна, — прошептала она.

Он подошел к окну и глянул вниз.

— Ты могла разбиться до смерти. Растение могло не выдержать твоего веса.

— Я не так уж много вешу, — сказала она.

Он обернулся и внимательно посмотрел на нее.

Ее голова была опущена. Только теперь, когда волосы были вымыты, он заметил седую прядь, которая вплеталась в темные локоны и извилистым ручейком пробегала от макушки к чистому лбу.

— Не вздумай больше красить и завивать свои волосы.

— Как вам будет угодно. — Скажите, милорд, разве моя смерть не вызвала бы у вас облегчения? Магда вскинула голову. — Она бы с лихвой компенсировала те неприятности, которые были бы у вас от этой постыдной свадьбы…

Неожиданно ему стало стыдно. Он увидел выражение горя и тоску на ее нежном, покрытом рубцами лице. Совсем ребенок. Более мягко он сказал:

— Нет, Магда. Не надо преувеличивать. Я не желаю тебе смерти.

— Значит, наши желания расходятся, — прошептала она. — Я восприняла бы ее, как избавление.

— О чем ты? — спросил он удивленно.

Она не ответила, а только спрятала лицо в ладонях.

Он подошел к ней и коснулся рукой волос. Легко-легко, одними кончиками пальцев.

— Перестань! Плакать — только время попусту терять. Что сделано, того уж не поправишь.

От его ласковых слов она зарыдала в голос:

— Я не могу жить, чувствуя только ненависть и презрение!

— Я не ненавижу тебя и не презираю.

— Ненавидите! Ненавидите! — совсем по-детски возразила она сквозь плач. — И презираете! Я знаю!

— Говорю тебе, ты ошибаешься!

Господи, как ему надоели эти бесконечные слезы и дурацкие упреки! А здесь действительно душно, подумал он. Комната была наполнена едкой вонью горьких трав, настой которых сиделка Воул бережливо выливала на бревна в камине. Быстро подойдя к одному из окон, он распахнул его.

— Должен согласиться с тобой, что в твоей комнате дьявольски тяжелый воздух. Тебе, несомненно, нужно больше гулять, — пробормотал он.

Она не ответила, сидела на краешке своей огромной кровати и тихонько продолжала плакать. Эсмонду показалось, что это не пристыженная мошенница, а всего лишь одинокий несчастный ребенок, который не в силах самостоятельно справиться со своим горем. Он уже сделал шаг, чтобы положить ей руку на плечо, но остановился. Нет, проклятье, он не покажет ей своей слабости.