Маргарет Уэй - Возвращение в Бэлль-Эмбер Страница 39

На портрете она сидела в позолоченном кресле, в три четверти роста, в великолепно динамичной позе.

Обе ее руки застыли, как бы в моментально остановленном жесте, голова на длинной шее возвышалась над кремовыми очертаниями ее плеч. Это была трудная поза, приостановленного движения, но Рикки хотел изобразить ее такой, и ему это удалось!

Для него не имело значения, насколько это все утомляло Кэрин, а та, в свою очередь, считала для себя честью позировать восходящему светилу живописи и испытывала соответствующие чувства. Рикки же не находил в своем произведении ничего из ряда вон выходящего!

Теперь, когда у нее прибавилось работы, Кэрин обнаружила, что у нее очень мало свободного времени. Работа с дядей Марком занимала все ее время, и она, все более и более, проникалась очарованием этого человека, его преданностью семье и работе над сагой о священном растении — виноградной лозе, обладающей большей историей, чем история человечества. В своем стремлении приобрести хотя бы часть знаний дяди Марка, она часто засыпала над историей вакханалий в Греции, эффектном шествии виноградной лозы по Европе и ее финальном победном слове в ее собственной стране. Довольный и изумленный ее энтузиазмом, Марк Эмбер подарил ей прекрасную голубую амфору из Неаполя, украшенную амурами, резвящимися в винограднике. Кэрин она понравилась, но, зная ее ценность, она просто не представляла, куда поставить амфору, чтобы не разбить невзначай. Наконец, она придумала: купила маленький золоченый кронштейн и повесила амфору над своей кроватью. Теперь часто, лежа в постели, она любовалась ею и не беспокоилась, что она может разбиться!

Глава девятая

Дни текли, как песок, неумолимо приближалось Рождество, принося с собой то, чем везде и всех завораживает Рождество. В это время года Гай был занят до предела и часто останавливался на ночь в своей городской квартире. Открытки, посылки и подарки шли потоком от друзей и деловых партнеров со всего мира. Даже дядя Марк был вынужден приостановить свою работу до тех пор, пока новый год не вступит в свои права.

Селия и Лайана порхали в город и обратно. Их присутствие было необходимо на бесконечных торжественных приемах и балах, и они бывали почти всюду. Мать, прекрасная, как ангел Боттичелли, и дочь, более равнодушная к этой суете, — обе держали посыльных, доставляющих огромные коробки, которые прибывали из всех стран. Рождество было уже на носу, но только Кэрин и Пип помогали тете Патриции украшать елку. Тетя Патриция также получила множество приглашений, но всегда находила предлог отказаться. Она разительно отличалась от своей шикарной, фривольной золовки.

Елка доходила до потолка гостиной, сверкающая и великолепная, увешанная хрупкими цветными игрушками, звенящими при малейшем движении воздуха. Украшая ее, они все пели рождественские гимны и забавные старинные песенки. Временами Кэрин подбегала к роялю и брала несколько сильных аккордов. Звучали смех и шутки, но когда утомленный Пип уселся рядом с тетей Патрицией на диване и удобно устроил свою темную головку на ее плече, та разразилась слезами.

Кэрин и Пип, оцепенев от страха, уставились на нее, но тетя Патриция улыбнулась и смахнула слезы со словами:

— Это всегда случается со мной в Рождество. Не обращайте на меня внимания!

Прошло мгновение, и снова воцарилось веселье. Рикки появился в гостиной только однажды. Размахивая веточкой омелы, он с хитрым видом заявил:

— Кто-то должен попасть в мою ловушку!

В то время как настроение всех домашних заметно повышалось, с Кэрин происходила интересная вещь. Она обнаружила, что становится унылой, подавленной и чувствует себя несчастной, вероятно потому, что это было первое Рождество без матери, ее странной, непонятной матери, которая умерла. Хотя Кэрин никогда не была очень близка к ней, но ей не хватало ее, и печаль о том, как все могло бы быть, стрелой пронзила ее сердце.

Ее депрессия возрастала медленно, но верно, пока однажды ей не пришлось закрыться в своей комнате и выплакаться.

«Рождество вовсе не счастливое время, — говорила она себе, пытаясь побороть этот приступ. — Рождество печально. Очень печально». Она зарылась лицом в подушку, желая, чтобы эти праздники скорее кончились.

Стук в дверь испугал ее. Неохотно вытерев слезы, она придала лицу деланно веселое выражение. Скорее всего, на нее так подействовала тетя Триш и ее слезы! Кэрин пригладила рукой волосы, расправила юбку и крепко прикусила губу, так что та окрасилась в цвет дикой вишни. В дверях стоял Гай, и желто-коричневый цвет его рубашки великолепно переходил к рыжевато-коричневому оттенку костюма. Кэрин, подчинившись безрассудному импульсу, подняла на него глаза.

Слегка улыбнувшись, он поцеловал ее в шею, наклонив свою темную голову.

— Ты плакала, дорогая? — Его прекрасный голос и неосторожная ласка тронули ее сердце. Они стояли близко друг к другу, и Кэрин, одарив его удивленно-любопытным взглядом, угадала в этих черных глазах любовь к ней.

Гай нарушил странное молчание:

— Почему ты плакала, моя маленькая сиротка?

Его проницательность не удивила Кэрин. Она привыкла к этому.

— Мне было грустно, полагаю. — Она улыбнулась, и ее настроение поднялось. — Я так рада, что вы снова дома, Гай!

— Ты что?

Его бровь сардонически взметнулась.

— Не надо, Гай, — ласково произнесла Кэрин. — Я отказываюсь скрещивать с вами мечи. Я слишком прониклась рождественским духом!

Он улыбнулся примирительному тону, а она почувствовала знакомое ей возбуждение. Ей теперь пришлось признать фатальным тот факт, что Гай обладает властью возбуждать и волновать ее. Его присутствие сконцентрировало и усилило ее глубочайшие и, в высшей степени, противоречивые чувства к нему. Дикая алогичность любви! Ее жизнь просто больше не принадлежала ей, она была безнадежно переплетена с жизнью Гая. Он стоял, странно молчаливый и настойчивый, не отрывая от нее глаз. Под его немигающим, оценивающим взглядом, ее мысли становились беспорядочными, сила эмоций придавала глазам глубину и яркость, а красоте — пикантность.

— Грусть тебе идет, — пробормотал Гай, продолжая смотреть на ее лицо и плечи.

За его словами стояло что-то такое, чего он не хотел или не мог сказать. Его истинные мысли, казалось, были скрыты от нее за насмешливой двусмысленностью слов.

Что-то толкнуло Кэрин на откровенность.

— Вы самый сложный человек из тех, кого я знаю!

— Правда?

Кэрин сразу же поняла, что здесь что-то не то. Она поняла это по бешеному биению своего сердца. Но более всего, она поняла это по лицу Гая.