Я тебя заберу - Мария Сергеевна Коваленко Страница 4

После рождения Глеба от прежних щек вообще ничего не осталось. Долгих два года на лице были лишь глаза и губы. Первые — вечно красные от недосыпа и зубрежки. Вторые — постоянно искусанные.

Прическа тоже изменилась. Светло-русая декретная коса отправилась в мусорное ведро накануне первого похода сына в детский сад. Вместе со стрижкой я изменила цвет на черный. А когда появились первые свободные деньги, исправила и уши.

Избавление от проклятой лопоухости стало настоящим праздником. Все мои однокурсники праздновали защиту дипломов, отрывались в лучшем ресторане города. Кутили сутки напролет. А я, Лена, ее тетка, у которой я снимала комнату, и маленький Глеб чокались водой из пластиковых стаканчиков и смеялись так громко, что склочная соседка сверху вызвала полицию.

— Но работать ты с ним как сейчас будешь? — Лена кладет голову мне на плечо и тоже смотрит в зеркало. — Вдруг западет? Как этот твой Кравцов.

— Молния не бьет два раза в одно дерево. Особенно если оно с громоотводом. — Кивком указываю на дверь детской.

— И все равно... Вдруг?!

— Тогда в моих интересах поскорее сделать его счастливым отцом.

Не хочу думать о Шаталове. Не хочу вспоминать нашу сегодняшнюю встречу. Но память нахально подкидывает картинку с его взглядом. Темным, жадным, каким сегодня Марк смотрел в мои глаза. Будто хотел увидеть прежнюю девочку Лизу. На душе становится совсем паршиво.

— А попробует приставать... — Делаю глубокий вдох. — Покажу ему такое небо в алмазах, что сбежит. Туда же, куда сбежал девять лет назад. Не оглядываясь.

Глава 4. Не та

Мужчины, женщины... никто не из железа.

Марк

Уже и не помню, когда чувствовал себя таким идиотом. На улице какая-то хрень... смог с туманом, питерским фирменным. От сигналов машин закладывает уши. А я стою как памятник на проезжей части и смотрю на удаляющееся такси.

С крышей точно непорядок. То ли флюгер накренился и больше не ловит, куда дует ветер. То ли черепице хана.

Другого объяснения тому, что сейчас было, у меня нет.

Да, спутал! Второй раз вместо стервы докторши увидел другую. Девчонку из прошлого, на все мысли о которой давно табу.

Да, повело! Дико, до стойки. С болезненной эрекцией и животной потребностью трахнуть прямо сейчас.

Я бы и трахнул. Пофиг где! Хоть прямо в машине, насадив на себя сверху. Хоть в ближайшем отеле, до расшатанной к хренам кровати. Хоть в темном углу ресторана, прижав к стене.

Ничего, что осталось от совести, и не екнуло бы.

Драл бы жестко.

И за то, что позволяла Кравцову лапать ее круглую задницу. И за то, что сбежала. И за поцелуй ее... прощальный.

За это заставил бы сосать прощения до самого утра. Вставил бы по самые гланды, чтобы дышать не могла без моего согласия. Чтобы текла вся! От слез до совсем другой влаги. Сладкой и горячей.

Взял бы во все дырочки, чтобы забыла, как сопротивляться и отключила умненькую голову.

Коротит — так хочется нагнуть эту языкастую врачиху. И одновременно охреневаю. Сам от себя!

Не мальчик, чтобы вестись на первую попавшуюся смазливую мордашку. Не монах, чтобы шизеть от бледных полушарий в скромном декольте. Не маньяк, чтобы хотеть сразу всего от женщины, которую вижу второй раз в жизни.

Чистое наваждение. Та самая покосившаяся крыша с трещинами и кривым флюгером.

Надо бы выкинуть бред из головы. Справиться с внезапным позывом тела... Только стою посреди улицы, под рев машин и сырость, летящую в морду. И не отпускает.

Облизывая губы, чувствую вкус Ее слюны.

Потирая кончики пальцев, вспоминаю бархат кожи.

И завожусь еще сильнее.

До потребности рвануть следом. Отправить покурить все «личные обстоятельства». И заставить ведьму орать одно слово — «Да!» — в ответ на любой приказ. На любой вопрос. До самого утра.

Знакомое состояние. Хоть и почти забытое. Сродни той одержимости, из-за которой вчера я потребовал у Кравцова личные дела всех врачей и битый час изучал папку с документами Елизаветы Ивановны Градской.

Уроженки Питера. Дочки потомственных кардиологов, разбившихся в аварии десять лет назад. Матери восьмилетнего сына с отчеством какого-то левого мужика, о котором нет ни строчки в биографии.

Незнакомки. Полной противоположности другой Лизе, из моего прошлого.

Слишком дерзкой и стервозной. С охрененными изгибами и выпуклостями, которых у тощей девчонки не было и в помине.

Гадины со вкусом пряной вишни. Но настолько похожей на ту... мое табу, что другие водители, смирившись, начинают объезжать по кругу. А я все стою, мокну и не могу сделать даже шага в сторону своей машины.

***

После ресторана домой приезжаю промокший и злой. Кравцов справился с презентацией без моего участия, но потом пять минут разливался соловьем в трубку, как ему жаль и как сотрудники жаждут поскорее познакомиться со вторым боссом.

Так и хотелось потребовать у него список всех жаждущих. С одним шустрым гинекологом в первой строчке. Однако, стиснув зубы, я сдержался. А затем вообще отрубил телефон.

Дома отключить ничего не удается. Настя встречает у порога. При макияже, с алой помадой, которая лучше всего смотрится на члене, в длинном шелковом платье, подчеркивающем все прелести.

Красивая как с обложки. И доступная в любой момент по щелчку пальцев.

— Как прошел банкет? — Она широко улыбается, и бретели платья скользят по плечам вниз.

— Кравцов отработал за нас двоих.

Мне нет никакого смысла врать. Правда, как и что-то плохо пахнущее, имеет свойство всплывать в самый неподходящий момент. Да и с Настей нет необходимости во лжи.

— Коля очень хотел представить тебя коллективу. — Жена снимает с меня пиджак и тянется к пуговицам на рубашке.

— Все, что он хотел, — это деньги. — Останавливаю ее. — И они уже на его счету. Как ты просила.

— А почему тогда ты злой? — Ее руки стекают по моей груди к ширинке и проворно расстегивают молнию. — Трудный день? — Настя опускается на пол. — Или женщина?

Оттянув резинку боксеров, она осторожно освобождает член и демонстративно облизывается. Вроде бы точно так же, как сегодня уже облизывалась другая женщина. Но все-таки иначе.

Спокойно. Без эмоций. Будто то, что предстоит, — обязательная медицинская процедура. Разновидность зонда.

— Всё вместе.

— Надеюсь, она оставила мне хоть что-то? — Губы жены улыбаются. В отличие от глаз.

Это не тянет