А я заставлю! (СИ) - Савицкая Элла Страница 4

Я же, осознав то, куда всё это время смотрела, быстро отрываю взгляд от чужого паха.

Щеки пекут от смущения, мне становится жарко и хочется провалиться сквозь землю.

Позорище, Злата, высечь тебя мало!

При виде меня в стальных глазах пробегает недоумение. А я только сейчас осознаю почему они показались мне знакомыми.

В них всё тот же холод и высокомерие, которые я запомнила. Внешне Лев сильно изменился. Я помню его только окончившим высшее учебное заведение студентом. Борзым, дерзким, самовлюбленным. Высоким и сильно худощавым. Сейчас же передо мной стоит совершенно другой человек, возмужавший, плечистый. Как сказала бы Милана — брутальный. Вот только несмотря на все внешние плюсы, качества характера, похоже, у него остались прежние.

Он несколько долгих секунд рассматривает меня, вероятно сравнивая с версией, которая ему запомнилась изначально у лифтов, а потом не попрощавшись, сбрасывает вызов.

— Злата?

Утвердительно киваю, уже заранее считывая отрицательную эмоцию в мой адрес.

— Я думаю, ты услышала всё, что я сказал твоей сестре, и повторять дважды не придется, — прячет деньги в карман, снова возобновляя движение по направлению ко мне.

Ну, и кто из нас позорище? Еще и невоспитанное⁈

— Не утруждайся, как я уже сказала, меня от слова совсем не прельщает идея находиться на одном квадратном метре с такой глыбой, как ты.

Лев ожесточенно хмыкает.

— Смотри как бы тебя к этой глыбе не притерло, аниматорша.

— Если от соприкосновения со мной, ледышка, занимающая место твоего сердца, хотя бы чуточку оттает, то я готова на такие жертвы.

Мы схлестываемся взглядами. Его стальные становятся еще более темного оттенка, но мне не страшно. Если бы можно было убить взглядом, я бы сделала это с удовольствием.

Не благотворительный отель он, видите ли. А я милостыню и не просила.

Уже собираюсь наклониться, чтобы поднять свой чемодан, и уйти… (не знаю, куда, но уйти,) как на этаже внезапно раздаётся звонкий детский голос.

— Эльза-а-а.

Вздрогнув, оборачиваюсь, замечая, как в мою сторону несется та самая милая девочка из лифта.

— Вот, это тебе, — протягивает мне кусочек домашнего пирога на тарелочке.

— Оу… — теряюсь, потому что внутри меня кипит вулкан из злости и негодования, а это милое создание с двумя косичками буквально тушит его одним своим добрым детским взглядом, — это очень мило, спасибо тебе.

Забираю тарелку, не понимая, как поступить. Отказывать неправильно с моей стороны, но и кушать мне его негде. Прямо здесь, разве что, усевшись на чемодан.

— Вы извините, что потревожили, — следом подходит и мама, — Марьяна очень хотела угостить Эльзу.

Девушка переводит улыбающийся взгляд на Льва, но тут же округлив глаза, утыкается им в пол. Краснеет, как и я несколько секунд назад.

— Я, пожалуй, за тарелкой зайду завтра, — прокашливается, неуверенно поглядывая в его сторону. А ему, похоже, все равно. Даже застегнуться не посчитал нужным, продолжая отсвечивать своим голым торсом. И это при ребенке! — Или… могу принести еще кусочек? Одного вам, на двоих, должно быть, будет мало.

— Не надо, — жёстко останавливает её порыв Лев. — Эльза уже уходит.

— Как уходит? — с неверием выпучивает глаза девушка.

— Почему Эльза уходит? — дергает её за рукав Марьяна, — Она не будет наш пилог? Ты не будешь наш пилог? — обращает на меня свои ясные голубые глаза.

— Буду, — уверяю, кивая головой, как болванчик, лишь бы ребенок не расстроился.

— Там же метель жуткая. Вьюга еще сильнее стала, вы не видели? — ужасается девушка.

— Да ничего, — отмахиваюсь, испепеляя взглядом бессердечное чудовище в висящих на бедрах брюках.

Он, цокнув, заламывает бровь. Мол — смотри, не смотри, а отсюда будь добра, свали.

— Вам нельзя на улицу, вы что? Вы выгоняете её на такую погоду? — возмущается соседка, позабыв о неловкости.

— Я её сюда не звал, — отрезает Лев.

— А разве вы не к родственнику ехали? — девушка смотрит вопросительно теперь уже на меня.

Ответить я не успеваю, так как в нашу разношерстную компанию внезапно врывается еще один голос.

— Добрый вечер.

Несколько пар глаз тут же устремляются на покрытого снегом молодого парня. Снежинки плотным слоем облепили его ресницы, и это несмотря на то, что парню пришлось ехать на двадцать второй этаж. Они даже не успели растаять!

— У меня доставка в четыреста двадцать восьмую, — говорит, опуская на подбородок широкий шарф.

— Это сюда, — Лев достаёт из кармана брюк те самые купюры и протягивает парню. Тот, вынимая из громоздкого рюкзака пакет, несколько раз сильно кашляет.

— Еле добрался до вас.

Девушка тут же прикрывает носик малышке и оттягивает её подальше.

— Думал, уже отказаться, потому что ехать невозможно, но вы такие чаевые накинули, что не оставили мне выбора. Ну, и плюс мне по пути домой, — Вручив пакет Льву, забирает деньги и замечает в моих руках тарелку, — О, пирог, а у вас еще есть? Голодный, страх.

— Нет, — растерянно пожимаю плечами, — но могу поделиться.

— Я Эльзе дала, — возмущенно топает ножкой Марьяна. — Дяде не давала.

— Ну ладно — ладно, — хрипло смеётся он, — нет, так нет. Но если собрались идти на улицу, одевайтесь теплее.

— Угу, — мычу я.

— Эльза заболеет, — начинает хныкать малышка.

— Конечно, заболеет, — вторит ей мама, ритмично поглаживая ее по голове.

— Могу забрать Эльзу с собой, — подмигивает мне парень, — я на моцике. Куда тебе надо?

— Если бы я знала.

— Могу к себе, если некуда. Погреемся.

— Да нет уж, спасибо.

— Ну, как хочешь, тогда я погнал.

Парень поднимает свой огромный рюкзак, вскидывает его себе на плечи, обдав нас всех каплями растаявшего снега. Я вздрагиваю, а девочка начинает неожиданно заходиться в рыданиях.

— Я не хочу, чтобы Эльза уезжала. Она заболеет и умлет. А как же Анна? А Олаф? Они останутся одни.

— Эльзу не пустят на такой холод, правда? — во Льва вонзается взглядом мама ревущего ребенка.

— Умлёт, умлёт, её заметёт.

У меня в голове словно котелок с кашей начинает закипать от избытка голосов и мыслей. Хочется крикнуть всем — ТИХО! Дайте подумать куда мне податься, но я просто растерянно моргаю ресницами, в ярких красках представляя, как сейчас стану одним из сугробов на улице.

В коридоре усиливается детский плач.

Я совсем не понимаю кого успокаивать — их, или себя. У меня начинают дрожать руки от звона в ушах, и я едва не роняю тарелку.

Боковым зрением замечаю, как скулы Льва заостряются, ноздри расширяются, словно он сейчас начнет дышать огнем.

Он рывком вырывает у меня пирог.

— Зайди! — цедит сквозь плотно сжатые зубы.

— Что? — непонимающе таращусь на него.

— Я сказал зайди!

Взяв чемодан, нерешительно ступаю на порог.

— Всё, Эльза не заболеет и не умрёт. Все по домам. Живо! — рявкает, грохнув дверью так, что у меня, кажется, лопаются барабанные перепонки.

4. Вопросики

— Сейчас они разойдутся, и я уйду, — гордо встречаюсь взглядом с нависающим надо мной Львом.

Он так и стоит, в одной руке держа тарелку с пирогом, а в другой пакет с доставленной едой.

В стальных глазах раздражение, скулы напряжены. Если бы мог, он, наверное, удавил бы меня. Хотя тут вопрос спорный. Я тоже сейчас не полыхаю к нему положительными эмоциями и дала бы достойный отпор.

Между нами расстояние в каких — то пару сантиметров, а я только сейчас вспоминаю, что он наполовину раздет.

Взгляд невольно падает в область крепкой мужской шеи, и я сглатываю. Находясь глазами на уровне острого кадыка, чувствую, как резко становится неловко. Шок после шума в коридоре отпускает, и мои органы чувств начинают жить своей обычной жизнью. Я тут же улавливаю нотки довольно тяжелого парфюма, замечаю, что широкая мужская грудь покрыта жесткой порослью темных волос, уходящих вниз. Туда, куда я не осмеливаюсь посмотреть, потому… просто потому, что мне это не интересно. И косые мышцы живота, прячущиеся под брюками, тоже не вызывают никакого любопытства. Абсолютно никакого!