Диана Рейдо - Небесная птаха Страница 5

– Тогда я останусь здесь, – резюмировал Дик и вышел, пока Мирабель не успела что-либо возразить.

Позже она уже ничего не могла ему возразить, поскольку впала в забытьё. Дик вернулся, поставил на тумбочку рядом с ней несколько стаканов – с чистой водой, с минеральной, с соком, – а сам устроился с книгой в кресле у окна.

Когда Мирабель в очередной раз разлепила глаза, уже стемнело.

– Ну как, пришла в себя?

Она осторожно пошевелила рукой, ногой.

В теле была свинцовая тяжесть…

– Не очень, – честно призналась она.

– Давай мы всё-таки вызовем тебе врача.

– Я не хочу.

– Но почему?

– Это моё личное дело…

– Всё-таки ты девушка со странностями, – заявил Дик, вздыхая. – Ладно, тогда придется тебе выпить горячий чай с малиновым джемом…

– …фу-у-у, косточки…

– И выпьешь лекарство.

– Ладно.

– Ты мне не возражаешь? Я удивлен. С твоего позволения, я принесу тебе чай, а потом соображу что-нибудь поесть.

– Есть я не хочу.

– Зато я хочу. С утра во рту крошки не было…

– Ты не ел?

– Нет. Как пришел тебя проведать, так и забыл про завтрак. Я скоро вернусь, ты еще не успеешь про меня забыть.

Мирабель пролежала с высокой температурой и сильной слабостью в конечностях около шести дней. Всё это время Дик изображал заботливую сиделку – приносил и уносил стаканы с минералкой, протирал ей лоб влажным полотенцем, проветривал спальню и заваривал в термосе всякие лечебные травки.

– У тебя что, нет других дел, кроме как за мной ухаживать?

– А я еще и не начинал, – Дик широко улыбнулся.

– Ты же понимаешь, о чём я.

– Ага, понимаю.

– Неужели тебе так интересно бесконечно читать Сэлинджера у постели тяжело больной?

– Ничего, ты уже пошла на поправку. Скорее всего, это было что-то вроде гриппа.

– Я серьёзно… Ты же вроде как собирался заправиться и лететь дальше, путешествовать по стране. А вместо этого застрял тут надолго.

– Полеты могут немного подождать, – спокойно ответил Дик. – Кроме того, разве я могу оставить человека в бедственном положении?

– Но я не при смерти и не бедствую.

Дик подтащил тяжёлое кресло поближе к постели девушки, уселся в него и внимательно посмотрел на Мирабель:

– У меня тоже есть к тебе вопросы, – неожиданно заявил он.

– Может, не стоит? – осторожно поинтересовалась Мирабель.

– Стоит… Когда окончательно поправишься, первое, что сделай – подойди к зеркалу и внимательно посмотри на себя.

– Зачем? Я прекрасно знаю, как я выгляжу.

– Точно?

Дик прищурился.

– Ага, – кивнула Мирабель. – Зеленая… ну, или, во всяком случае, бледнющая после болезни, волосы спутанные, под глазами темные круги.

– Брось, ты ведь и сама прекрасно знаешь, какое впечатление производишь на мужчин.

Мирабель не собиралась смущаться, но всё-таки смутилась. Дик продолжал:

– Юная, красивая, одинокая… У тебя должна быть уйма друзей и целый штат поклонников. Я пробыл здесь неделю и за это время не увидел ни одного человека, не считая, разумеется, себя самого. Ни звонка, ни стука в дверь… А ведь у тебя, в отличие от меня, даже есть мобильный.

Мирабель вздохнула:

– Не мог бы ты сварить для меня пасту? Что-то аппетит вдруг проснулся…

– Ничего удивительного, – спокойно ответил Дик и поднялся. – Ты столько времени ничего не ела. Я понял, ты не хочешь об этом говорить. Что ж… твоё право. Но всё это выглядит очень странно… Слушай, а, может, ты просто-напросто колдунья?

Мирабель дотянулась до подушки и изо всех сил – насколько могла – запустила ею в Дика. Одного шага, незаметно сделанного им, было достаточно, чтобы она промазала мимо своей насмешливой цели…

Дик вышел из комнаты, а Мирабель уселась среди подушек, натянула на себя длинную футболку, откинула одеяло и босиком прошлепала в ванную. Там она уставилась на себя в зеркало, словно и вправду увидела впервые…

Черные волосы были спутанными, но всё такими же шелковистыми. Синие глаза смотрели недоверчиво и хмуро, нежный ротик был слегка приоткрыт, словно его хозяйка пыталась выговорить «Не верю»…

Может быть, Бернингтон прав, и в его словах есть свой резон?

Превратилась в живую мумию, добровольно поставила на себе крест и вот уже год не движется ни вперед, ни назад.

Вперед – чтобы начать новую жизнь. Назад – хотя бы для того, чтобы разобраться с прошлым. Должно же оно когда-нибудь отпустить её? Или же это она сама его не желает отпускать?

Каким образом она, цветущая и юная, когда-то жизнерадостная и весёлая девушка, оказалась в полной изоляции от мира и близких людей? Почему не пытается хоть немного изменить ситуацию к лучшему?

Она осталась одна, совсем одна… Если бы за кружкой воды на днях к ней не занесло пилота, у которого закончился бензин, лежала бы тут без возможности поесть, попить и сказать хоть кому-нибудь, как она себя чувствует…

Заслышав на лестнице легкие шаги авиатора, Мирабель стремглав помчалась в постель и даже успела принять прежнее лежачее положение, прежде чем он появился в комнате.

– Садись, – велел он, – и осторожно: горячее.

…И вот теперь наконец-то она проснулась, ощущая себя относительно здоровой, относительно всех прочих дней, разумеется. Голова больше не болела, за окном было ясное висконсинское утро, слабость в теле прошла, и даже как будто прилив сил появился.

Мирабель осторожно села на кровати. Не почувствовав привычного головокружения, она улыбнулась и поднялась. Сейчас, сейчас она наконец-то примет душ, а еще, конечно, вымоет голову. Сколько дней она ждала этого момента истины! Можно, в принципе, даже ванну принять. Но это дело небыстрое, а если Дик проснется и заявится проведать её прежде, чем она вынырнет из душистой пены, то велик риск нарваться на очередные нотации.

Мирабель захватила нарядный шелковый халатик и отправилась в душ…

5

В честь своего выздоровления Мирабель испекла целую гору золотистых и ароматных блинчиков. Из недр кухонного шкафа был извлечен земляничный конфитюр, и забавная парочка с двойным энтузиазмом принялась за поедание лакомства.

Когда первый голод был утолен, Мирабель спросила сидящего на противоположном конце стола Дика:

– Скажи, а когда ты планируешь улетать?

Дик едва не поперхнулся блинчиком:

– Да как сказать… Сперва я должен убедиться, что с тобой всё будет в порядке. По правде говоря, мне почему-то кажется, что с тобой ничего никогда не будет в окончательном порядке.

Мирабель замерла. Слишком уж это было похоже на… своего рода признание. Но в чем? И… зачем?

– Хотя, конечно, пора бы мне и честь знать, – продолжил Дик, – я в самом деле подзадержался в вашем городке, хоть меня никто и не приглашал.

Мирабель промолчала.

– Скажи, какие у тебя планы на завтрашний день? – Дик щедро намазывал маслом очередной блинчик, а у Мирабель, казалось, подчистую пропал аппетит…

– А почему ты спрашиваешь?

– Ну, я не знаю. Может быть, у тебя запланированы какие-нибудь сверхважные и неотложные дела. Там, копать картошку, доить коров, гладить бельё, – Дик шутливо подмигнул.

– У меня нет коров, – сердито ответила Мирабель, – и привычки копать картошку тоже нет.

– Как же ты выживаешь здесь, в этом городке, где добрая половина населения занимается фермерским хозяйством?

– Представь себе, как-то выживаю.

– Ладно, это твоё дело, чем ты тут занимаешься. Моей целью было выяснить, не занята ли ты завтра.

– А в чем дело-то?

– Мирабель, – торжественно произнес Дик, – я хочу пригласить тебя полетать со мной.

– Что?! Полетать? Зачем?

– Знаешь, море положительных эмоций, которое ты получишь в полете, наверняка поможет тебе выздороветь окончательно.

– Но я и так хорошо себя чувствую, – воспротивилась Мирабель. – Кроме того, я… ммм… не уверена, что получу от полёта положительные эмоции.

– Вот как?

Дик внимательно и с легкой улыбкой поглядел на неё.

– Ты боишься летать?

– А если и так? Что с того?

– Просто возмутительно. Девушка, которую я хочу прокатить на своём самолетике, оказывается, боится летать.

– Тем лучше, – пожала плечами Мирабель, – значит, тем быстрее ты сможешь отправиться, куда ты там собирался лететь дальше…

Дик не слушал её.

– Я решил поделиться с ней самым бесценным, самым дорогим из того, что я знаю, одним из счастливейших переживаний в этой жизни, а она, оказывается, боится летать!

– Да, боюсь! – взорвалась Мирабель. – Когда мы ехали сюда из Нью-Йорка, я села в самолёт, по уши накачавшись успокоительным, а если бы мне позволили, то накачалась бы и алкоголем! Я боюсь, боюсь, боюсь летать, и единственное, ради чего я села в самолёт тогда – это близкий человек. При этом я не собиралась проделывать обратный путь, учти. Я знала, что мне не придется подвергнуть себя пытке обратной дорогой. А теперь ты предлагаешь мне сесть в твой биплан! Не в комфортный пассажирский самолёт, где стюардессы разносят чай и кофе, а в продуваемый всеми ветрами биплан, который, очень может быть, скоро развалится на ходу!