Энн Мэйджер - Полюби меня снова Страница 5

– Брэнскомб, надеюсь, вы не собираетесь предъявлять права на женщину Диксона, – отреагировал в шутливой форме тот, кто сидел рядом с Россом. – Не забывайте, мы все вложили деньги в его дело.

Ничего себе! Женщина Диксона! Росс с трудом выдавил улыбку. Прежде чем он смог отбить этот пас, Брюс обернулся, посмотрел на него, затем перевел взгляд на Дайану и спросил:

– Брэнскомб? Вы что, родственники?

– Дальние, – сухо бросил Росс, благодаря в душе Брюса за такую подачу, так как отпадала необходимость объяснять свою по меньшей мере странную выходку. – Подумал, не пригласить ли мою… кузину потанцевать. Нам есть о чем поболтать, давненько не виделись.

– Росс, Дайана, шокированная его ложью, сделала попытку возразить, – не думаю, что это будет по-светски, если мы…

И сразу же почувствовала, как стальные тиски его пальцев сильнее сжали ее руку.

– По отношению к тебе, Дайана, я никогда не вел себя по-светски, правда? – парировал Росс с горькой усмешкой, когда тащил ее на танцевальную площадку, будучи уверен, что сидящие за столом не могут его слышать.

Чувство собственного достоинства заставило его заявить о своих правах самым примитивным способом – у мужчин такая реакция сплошь и рядом, – хотя по логике вещей он не мог не понимать, что его манера поведения в данный момент просто хамская. Когда они подошли к площадке, Росс остановился и посмотрел на нее долгим взглядом. Потемневшие глаза горели огнем, жестоким и беспощадным. Однако в его взгляде было нечто интимное, только ей лично предназначавшееся, от чего она обмякла, будто все ее косточки чудесным образом превратились в розовую водичку. Дыхание рвалось.

Зачем он так ведет себя с ней? – криком кричал ее разум. Нельзя, он не должен переступать границу, отделяющую их друг от друга! А спустя минуту было уже поздно выражать протест и вообще о чем-либо думать или искать объяснения: она лишь чувствовала на своем теле крепкое кольцо его рук, когда он медленно повел ее в танце. Острое волнующее ощущение близости охватило ее и подступило к сердцу, напомнив другие вечера, давние, но незабываемые, когда он любил ее и она была достойна его любви. Ненавидя себя за то, что вмиг растеряла всякую гордость, она таяла, будто была из воска, потому что он все крепче прижимал ее к себе.

Дайана чувствовала на теле его руки, сквозь тонкую ткань платья ладони жгли огнем, когда поглаживали спину. Ее руки лежали на его твердой и теплой груди, и она ощущала сильное биение его сердца. Она понимала, что все-таки небезразлична ему, хотя бы физически.

Она ощущала каждый изгиб его мускулистого тела, а бедра, когда он вел ее замысловатым па, – особенно, и тогда казалось, будто она часть его.

Вскинув руки, она обвила его шею, а его руки еще крепче сжали ее талию. Раньше они так только и танцевали, и казалось, будто они одни на всем белом свете. Машинально она поглаживала пальцами его волосы.

Она ждала этого момента, страстно ждала, хотя и делала вид, что ей все безразлично. Три года она преднамеренно избегала его; впрочем, как и он. После их разрыва он поселился в Ориндже, ее родном городе в восточном Техасе. Она и родителей своих навешала, только когда они сообщали ей, что Росс в отъезде. Взяла и отгородилась стеной, заявив, что мужчины ее больше не интересуют, что любовь в ее жизни осталась в прошлом. И вот неожиданно она прозрела. Оказывается, все эти три года она просто боялась признать, что допустила роковую ошибку. В действительности ей был нужен только он, и никто другой. Что будет, если она скажет ему об этом, а он ее отвергнет? Что тогда? Страшно подумать…

Дайана хотела, чтобы Росс вернулся к ней. Мечтала начать все с самого начала, однако, вспомнив, какую душевную травму нанесла ему. понимала: она просто обязана оставить его в покое и не показываться ему на глаза. Однажды она уже почти уничтожила его.

Звучала музыка. Они танцевали. Росс был великолепный танцор. Он легко двигался, внушительные размеры не мешали ему, крепко обняв, плавно вести ее в танце в такт музыке, поэтому ничего другого не оставалось, как только подчиниться.

– Росс, – начала она неуверенно, сдерживая дыхание и почти не надеясь, что он простит ее. Однако не удержалась и задала вопрос: – Зачем ты это сделал? Однажды ты сказал, что больше никогда не только не обнимешь меня, но даже не прикоснешься ко мне.

– Откуда я мог знать тогда, как буду чувствовать себя сегодня вечером, – сказал он, не отказав себе в цинизме, но злую иронию его слов заметно перекрывало желание. – Три года одиночества, шесть двойных скотчей и это платьице – кстати, что оно есть, что его нет – могут воспламенить любого мужчину, – добавил он, чтобы побольнее ранить ее.

Она сделала попытку вырваться из тисков его рук, но он только сильнее сжал обруч объятий. Тогда она сказала, почти умоляя:

– Если это все, что ты чувствуешь, тогда позволь мне… я хочу домой.

– Дайана, дорогая, только давай без этого… как я себя чувствую, что я чувствую… тебя это не беспокоило и не волнует по сей день. – Не в силах противиться страсти, он провел ладонью по ее длинным волосам и притянул к себе еще ближе. – И потом, почему это я должен делать так, чтобы тебе было легко? – В голосе появилась жестокость. – Ты словно колдунья, будто зелье приворотное, от которого я никак не могу избавиться при всем моем желании. Три года… А я все еще хочу тебя, все еще чувствую… – Он резко оборвал фразу, и она подумала, что за эту свою секундную слабость он сейчас ненавидит себя еще сильнее, чем ее.

И неожиданно собственная гордость показалась ей пустяком. Гораздо важнее сейчас был откровенный, честный разговор.

– Росс, прости меня, я виновата, – сказала она.

– Вероятней всего! – произнес он голосом бесконечно уставшего от жизни человека. Но его злость куда-то мгновенно исчезла, потому что он увидел страдание и боль в ее глазах. – Детская формулировка искупления грехов – «я виновата» – не годится для большинства проступков, совершаемых взрослыми людьми. Согласна? – Горькая ирония сквозила в каждом его слове. – Я уверен, что ты никогда об этом не задумывалась. Потому что ты, Дайана, всегда была ребенком.

Она смотрела на него и молчала.

– Не всегда! Просто слишком поздно перестала им быть, – сказала она наконец с грустью. – Я повзрослела, Росс. И потом, есть кое-что очень важное, о чем мне давно хочется тебе сказать…

– И что же эхо такое?

– Это то… – Она запнулась. Мелькнула мысль, как невероятно трудно иногда сформулировать самое простое предложение! – Я… я все еще люблю тебя.

Он молчал, как если бы не был уверен, что правильно понял ее.

Она заставила себя продолжать: