Наивна и очень опасна (СИ) - Соколова Надежда Игоревна Страница 5

— Какие люди, — этот насмешливый голос я узнаю везде. Савенков. Хорошо хоть на этот раз трезвый. Вроде. — Крот, ты точно меня преследуешь, признайся.

Скамейка негодующе скрипнула, когда на нее с размаху приземлилось это тело.

— Сова, ты шел мимо? Вот и иди, — буркнула я, припомнив вчерашний «подвиг». Чую я пятым местом: не простит мне этот тип вчерашнего, ой, не простит.

— Че это? Парк общий, а натыкаюсь везде я на тебя, — ухмыльнулась эта наглая рожа.

Я давно отчаялась искать смысл в его заявлениях, поэтому молча встала. Ну как встала. Попыталась. Меня сразу же дернули за руку, не рыпайся, мол. Несильно, но обидно.

— Признавайся, Крот, за что тебя с работы турнули? — и снова наглая усмешка. Я глазами поискала камень, чтобы ее стереть, не нашла, увы. — Давай, колись. Твой дядя жутко зол на тебя.

А, так это он с дядей Тошей пересекся. И когда успел только.

— Денег захотела с богатеньких состричь, — буркнула я. — Сова, слушай, отвянь, а? И без тебя настроение гадкое.

— Дурная ты, Крот, кто ж так стрижет-то. Не такой наглой надо быть, — и этот обормот выпятил грудь, красуясь в явно новеньком костюмчике. Не особенно дорогом, но и не самом дешевом. Вот же… Где он деньги нашел?! И почему у меня их нет?! — Во, гляди, красота, правда? Пара-тройка шабашек, и я одет и обут.

Я хотела ответить что-то гадкое, пройтись по его фигуре и уму, чтобы сбить спесь, но… Мой желудок в очередной раз издал громкую трель. Я покраснела.

— Ха, Крот, ты когда ела-то?

— В прошлом веке, — признаваться в поедании бич-пакета ранним утром не хотелось. Когда ела, когда ела. Да час назад последние печеньки прожевала. Разве ж то еда?

— Пошли, — меня буквально насильно подняли со скамейки, — я как раз в кафешку намыливался. Там поболтаем.

В кафешку хотелось. Но не с этим умником. Вот с кем-нибудь постарше да побогаче…

Желудок со мной категорически не согласился, сообщив, что его иногда тоже кормить надо. Я покраснела вторично и вложила свою ладонь в протянутую мужскую. Так и пошли, рука об руку, к «Веселому гусю», кафешке со столиками на улице и жутко завывавшим из динамиков каким-то модным певцом.

— Я плачу, — усадив меня на пластиковый стул, хмыкнул Колька.

Я воспряла было духом, потом вспомнила, где мы, и поняла, что шикануть не получится: не то место. Ну и ладно. Хоть поем нормально. А то матушка все время ворчит, что я себе, живя в городе, гастрит с язвой заработаю.

Обворует душу ветер осенний.

От загульной жизни нету спасенья.

Чей-то взгляд сегодня сердце мне тронет

И луна в вине, как в небе, утонет.

Ночь-подруга ла ла ла ла ла,

Со мной закрутит ла ла ла ла ла

Ночь-подруга ла ла ла ла ла

Завтра забудет.

Ночь-подруга ла ла ла ла ла

Меня закрутит ла ла ла ла ла

Ночь-подруга ла ла ла ла ла

Меня погубит[1],

— кричали голоса из динамиков. Я особо не вдумывалась в тексты. Сидела, ждала еду под трели желудка.

Официант, парень на вид не старше Кольки, принес заказ: «летний» салат, отбивную, картофельное пюре, черный чай мне и кусок шашлыка вместе с кофе Кольке. Жевала я активно. Ну в самом деле, когда еще наемся на халяву? О вчерашней «халяве» и ее последствиях я старательно пыталась не думать.

— И куда ты теперь? — проглотив последний кусок шашлыка, спросил Колька.

Я пожала плечами. На тарелке еще оставались картошка и часть отбивной, хотелось есть, а не обсуждать мои планы.

— В репетиторы, пока нормальное место не найду.

Я по глазам увидела: этот обормот хочет гадость сказать, вот просто кипит, как чайник, от нетерпения. Как только удерживается-то?

— Что? — помогла я ему.

— Ты ж ни на одном нормальном месте не удержишься, — не выдержал он, — сама ж все испортишь. Прешь как танк, напролом. Хитрее надо быть, Крот.

Глава 4

К чему бы мы ни стремились, каковы бы ни были частные задачи, которые мы сами себе ставим, мы в последнем счёте стремимся к одному: к полноте и завершённости… Мы стремимся стать сами вечной, завершённой, и всеобъемлющей жизнью.

Виктор Франкл

***

Кто создан из камня, кто создан из глины,-

А я серебрюсь и сверкаю!

Мне дело — измена, мне имя — Марина,

Я — бренная пена морская.

Кто создан из глины, кто создан из плоти —

Тем гроб и нагробные плиты…

— В купели морской крещена — и в полете

Своем — непрестанно разбита!

Марина Цветаева. «Кто создан из камня, кто создан из глины»

***

— Например? — нет, пока не доем, я отсюда не уйду. Пусть себе болтает, а мне экономить надо.

— Например, завалить на экзамене действительно тупых и назвать им сумму, но тихо, Крот, очень тихо, чтобы другие не слышали. Нахрена ты расценки перед всей группой озвучивала, да еще и за месяц до экзамена? — Колька явно чувствовал себя хозяином положения: развалился на пластиковом стуле с сытой ухмылкой.

— И в кого ты такой умный? — так, картошку доела, теперь осталось отбивную прожевать.

— Нет, Крот, правда, ты ведь неглупая девчонка, но наивная до жути.

Я фыркнула и насадила мясо на вилку. Нашелся тут психолог. Сам-то, сам? Какой вуз закончил? Правильно, никакой. С третьего курса за прогулы турнули.

— Я восстановился, — сообщил Колька в ответ на мои слова, — осталось полтора года доучиться. Там же, в институте, и военная кафедра есть. Так что у меня все учтено.

Ну-ну. Нет, пора, пора искать мужа побогаче. Будут меня еще всякие деревенщины жизни учить.

Отбивная закончилась. Черный чай я допила. В принципе, меня здесь больше ничего не держало, но я настолько разомлела после сытной еды, да еще и на солнышке считай (зонт над столом тени практически не давал), что и вставать не хотелось. Вот так сидела бы и сидела…

— Сова, — я прикрыла зевоту ладонью, — а что за фифа на днях к тебе в машину садилась? Ты что, жениться собрался?

Вообще-то, я хотела спросить, откуда у него бабки на такую крутую тачку, но язык почему-то выдал совсем другое.

— Фифа? — изумление на лице Кольки довольно быстро сменилось весельем. — Ну ты сказанула, Крот. Это же Людка, моя двоюродная сестра. Они с родителями давно в городе живут.

Людка? Я с трудом, но все же вспомнила высокую, наглую, сопливую девчонку, с которой несколько раз дралась до крови лет десять-двенадцать назад. Так вот почему она мне сразу не понравилась. Ишь, разоделась, надухарилась.

— А ты что, ревнуешь? — поддел меня вдруг Колька, нагло ухмыляясь.

Я удивленно взглянула на него и покрутила пальцем у виска.

— С ума не сходи. Сдался ты мне очень. Так, интересно стало. Она больно дикая у тебя: по ногам прошлась и даже не извинилась.

— Стоять скромней надо, а то ноги по всему тротуару раскидала, — сообщил этот обормот.

Я фыркнула и нехотя поднялась. Ну его нафиг, пусть сам тут сидит. Умничает тут, пальцы веером.

— Ладно, Сова, бывай. Спасибо, что накормил.

«Надеюсь, больше не увидимся», — добавила я про себя.

Колька даже не подумал встать и меня проводить. Кивнул так, по-царски, зараза такой. Но с паршивой овцы хоть шерсти клок. Пусть он и невоспитанный, а на халяву поесть у меня получилось.

Из кафе я направилась прямиком домой, в общагу. Катька сбежала со своим дружком к нему домой, соседки по этажу разъехались, кто куда, значит, до вечера я точно в тишине побуду. В принципе, я тоже могла поехать к своим и побыть дома несколько дней. Но, во-первых, тогда деньги, чтобы вернуться в город, придется занимать у родаков, а во-вторых, мама от меня так легко не отцепится: и нотации, и поучения, все будет… Да и мелкие прилипнут, как банный лист: расскажи, Ленка, как в городе живешь. А что им рассказывать? Об обломе с работой и невезении в личной жизни? Или о задрыпанной общаге?

Следующие два дня прошли в горизонтальном положении на кровати. В город я не выбиралась: экономила и деньги, и силы, и нервы. Правда, продукты экономить не получалось, и четвертого мая у меня оставалось несколько печенюшек, плюс полпачки маргарина. С таким набором не особо пошикуешь. Закончилось все, даже дешевый чай. Утром я угрюмо посмотрела на последние чаинки, плававшие в кипятке и едва окрашивавшие воду в светло-коричневый цвет. Пить пустой чай не хотелось, но сахар я последний раз пробовала в кафешке. Пришлось доедать печенье и переодеваться: сегодня нужно было забрать в вузе свои шмотки и на оставшиеся деньги купить продукты.