Хрупкая мелодия - Мария Дмитриевна Берестова Страница 5

«Вы совершенно невыносимы!» – сквозь перезвон нот и капели звенели в его голове её слова, и, чем дальше, тем отчётливее он всё же слышал в них слёзы, и тем яснее ему представлялось, что сбежала она именно от того, что не сумела их сдержать и не желала, чтобы он был тому свидетелем.

Пальцы его нервно сжали сигару.

Хотя он вроде бы и постановил внутри себя, что извинится, и даже придумал уместный подарок, который точно придётся ей по душе и наверняка загладит неприятное впечатление, он всё ещё не сумел найти себе покоя.

Ему не в чем было упрекнуть Магрэнь; на людях она всегда была исключительно безупречна, а характер демонстрировала только наедине с ним – чего тоже нельзя было поставить ей в упрёк, потому что, определённо, именно её яркий и дерзкий характер был той причиной, по которой Михар выбрал в жёны именно её. Ему доставляли истинное и глубокое удовольствие интеллектуальные пикировки с ней, ему нравилось их вечное псевдопротивостояние – напоминающее чем-то игру в шахматы, где каждый из них мыслил как стратег и использовал весь свой арсенал для долгой позиционной игры. Магрэнь была тем редким случаем, когда Михару был интересен человек, а не его функциональная полезность.

Эти мысли только усиливали странное, неприятное чувство, которое сдавливало лёгкие и упорно мешало Михару закрыть ситуацию. Он вроде бы всё проанализировал, понял, разложил по полочкам и принял все необходимые решения – а мерзкое это чувство продолжало вгрызаться в него и побуждало действовать, и действовать немедленно.

«Что ж, возможно, не стоит откладывать до завтра!» – решил Михар, уступая этому чувству, чтобы вернуть себе спокойствие.

Как он предполагал, Магрэнь сейчас должна была быть у себя и тоже занималась анализом их конфликта. Послав лакея за розами – непременно белыми – и наказав отправить их сразу к ней, он велел подать экипаж и отправился к ней на квартиру.

Вопреки его ожиданиям, Магрэнь не занималась аналитикой: судя по царящему вокруг бедламу, она собирала вещи. Она успела уже изрядно накрутить себя за это время. Одна проблема потянула за собой ворох других: она припомнила все, вообще все промахи Михара, все его неудачные слова и поступки, все отсутствующие знаки внимания или недостаточную внимательность, все реальные и придуманные недостатки. А больше всего другого жгло её сердце то, что всегда, всегда он занимал крайне жёсткую позицию, и его никогда было невозможно переубедить или смягчить.

Более того, Магрэнь стала замечать за собой, что настолько привыкла к такому положению вещей, что уже и перестала бороться с ним. Нужно следовать заведённому им распорядку? Она подстраивалась. Нужно было сперва на каждый чих спрашивать его разрешения? Она спрашивала. Нужно было подробно посвящать его в свои планы и не отклоняться потом от них? Она делала это.

Безвольно опустив руки с собранными флаконами любимых духов, Магрэнь тупо уставилась в пространство, понимая, что давно уже ничего не делает, не согласовав сперва с ним и не получив его позволения.

И что ей ни разу не удалось его переубедить, если он позволения этого не давал.

Сердце Магрэнь оборвалось и рухнуло в бездну страха и отчаяния: она осознала, что совершенно потеряла себя и свою жизнь, и что такими темпами скоро совсем превратиться в его бесправную тихую тень.

Ей стало очевидно ясно, что брак этот непременно сделает её несчастной, что в браке этом она обречена потерять себя, и что она не готова идти на такие жертвы и не готова становиться той женщиной, которую из неё упорно пытался вылепить Михар.

«Разорвать помолвку, – солнечным лучом мелькнула у неё в голове спасительная мысль, – вернуться в Кармидер… и шкаф забрать с собой!»

Мысль о том, как обидно он не оценил её потрясающую находку, жгла её особенно сильно. «Услышишь ты ещё и обо мне, и о моём уникальном музыкальном шкафе, и о том, какие прекрасные я вечера устраиваю с ним в Кармидере! – зло и мятежно повторяла она про себя. – Все локти ещё обкусаешь!»

Ей было особенно досадно, что он не оценил то, какой она была сама по себе, и пытался сделать из неё что-то другое – чем она становиться точно не желала. Ей остро, мучительно хотелось, чтобы однажды до него дошло, как слеп он был и как глубоко ошибся – и чтобы он непременно страдал, осознав, какую женщину упустил!

С особым наслаждением она придумывала, как будет он жалеть тогда, когда буквально все его знакомые станут добиваться чести попасть на её особый музыкальный вечер, чтобы послушать диковинку, и будут ради этого специально уезжать в Кармидер, – да будет поздно!

Затем ей пришла мысль ещё более головокружительная: если верно поставить дело, и принять на себя правильный вид, да оговориться там и здесь…

Вытирая злые слёзы, Магрэнь уже видела в своих мечтах, как уничтожит репутацию этого бездушного злого человека! О, он ещё узнает её! О да, он её узнает!

В таком настроении её и застал Михар. Даже не догадываясь, что сейчас крутится в её голове, он не понял, к чему она собирает вещи в такой спешке – до свадьбы оставалось ещё чуть больше недели, а они уже вроде как договорились, что она переедет к нему только после свадьбы.

Задать вопрос он не успел. Заметив его прибытие, она зло заявила:

– Я вас не приглашала, господин Михар! – и энергично придавила крышку солидной обитой шёлком коробки, куда только что утолкала три шляпы сразу и целый ворох атласных лент.

Несколько обескураженный столь холодным приёмом, он отметил:

– Такое чувство, что это я позабыл, что это я пригласил вас, – делая жест в сторону уже собранных коробок.

Магрэнь, как раз собирающая по трюмо и окрестным поверхностям свои шпильки, бросила на него искоса острый и раздражённый взгляд и заявила:

– Не беспокойтесь, заберу я свой шкаф из вашей гостиной.

Она так язвительно выделила это «вашей», что обида её обнажилась со всей очевидностью. Он решил, что это хороший момент для примирения и, откашлявшись, продекларировал:

– Полагаю, вы в самом деле имеете все права распоряжаться расстановкой мебели в нашей гостиной.

Это были, определённо, те слова, которые ему стоило сказать ещё в самом начале, когда он только увидел этот шкаф; и это была та самая декларация, которую она хотела от него получить. Вот только произнёс он её слишком поздно – когда она уже поняла, что