Дорис Смит - Песня, зовущая домой Страница 63

Останься, милая, со мной … Я все еще думала: Нет, Деб, этого не может быть, это просто песня, когда ритм сменился.

В припеве было что-то свинговое, и камеры, которые до сих пор показывали лицо Колина, отдалились, как бы давая ему возможность сбросить путы. И он их сбросил! Чудесным образом он опять выглядел полным тепла.

Я знала, что так думать было безумием, но впечатление создавалось такое, как будто его мысли доминировали над словами и музыкой.

К такому милому лицуДомой спешу, домой лечу.Любви ни зной, ни стужа не преграда.К тебе домой спешу, моя отрада.

Когда многократно повторенная последняя строка торжествующе заполнила гостиную Слигачана, я не выдержала. Я сидела, слыша все и почти ничего не видя, ощущая себя одним целым с миллионами других женщин, когда-либо плакавших от радости.

Я разбудила детей, когда началась «Дружба прежних дней», и мы взялись за руки и пели ее все вместе. На экране площадь, где до этого Колин стоял в одиночестве, теперь заполнилась людьми, и артисты пели вместе с прохожими, тоже взявшись за руки. Камера перескакивала с лица на лицо.

— Вот там папа! — завопил Йен, вырывая руку и показывая на экран. — Теперь уже следующий год, верно?

Я заверила его, что так оно и есть.

— Я выйду на улицу и постучу в дверь? — возбужденно предложил он. — Ладно, Дебора? Это должен быть мужчина!

— Нет, милый, — мягко сказала я. — После простуды нельзя.

Я не могла ему этого позволить. Никто, кроме «славного парня», не должен был в этот Новый год первым пересечь порог Слигачана. Сердце мое вдруг переполнилось от наплыва чувств. Я обняла обоих детей.

— Дорогие мои, до чего же хорошо знать, что весь этот новый год мы будем вместе!

Руфь отозвалась на ласку, как цветок на луч солнца. Она приткнулась ко мне, как котенок. Другое дело Йен. Мгновение он смотрел на меня с тем же достоинством, как и той первой ночью в бассейне, когда он был в чем мать родила.

— Нам это тоже хорошо, Дебора, — вежливо сказал он.

— Папа скоро придет, — многозначительно сообщил он, когда я расстелила его сторону кровати в комнате Колина. — Я его подожду?

— Нет, милый, — твердо сказала я, — ты увидишь его утром.

— Но я думал, что уже утро. — Он зевнул. — Разве нет?

Почти сразу же его глаза закрылись. Я подумала, что, наверное, семилетний Колин так же внезапно засыпал, раскинув ноги, задрав подбородок к потолку и положив одну руку на грудь.

К тебе спешу, моя отрада.

— Постараюсь не задерживаться, — сказал Колин.

— Только не из-за меня, — ответила я. — Все равно я уже буду спать, так что это неважно. — Стал бы кто-нибудь его винить, если к этому моменту он уже был душой вечеринки в студии?

К такому милому лицуДомой спешу, домой лечу.

Просто я на несколько минут расслабилась, вот и все. Расплакалась, представила, как я простираю объятия и Колин бросается в них… И это я — разумная и спокойная, кого он выбрал за способности в ведении хозяйства. Что касается лица… я мрачно уставилась на него, светлое-то светлое, но не в том смысле, что в песне: обыкновенная английская бледность, слишком широкий лоб и глаза со следами слез.

Я не могла простирать объятия никому, кроме детей. Я не была романтичной, как Елена или Джиневра. Возможно, одна из героинь Шекспира; их белый стих звучал достаточно формально для учительницы, и вообще их всегда играли мальчики. Кроме того, у меня не было пышных форм, и до настоящего момента это не имело никакого значения. Теперь всем своим существом мне хотелось быть прекрасной, чтобы с радостью отдать себя ему в дар.

Этому не суждено случиться, и только я отвернулась от зеркала, как раздался звонок в дверь.

Час назад ради Нового года я зажгла фонарь над крыльцом. Он освещал темную голову, широкие плечи и накинутое поверх килта пальто.

— Не такой уж я первый входящий, как надо бы, — сказал Колин. — Я забыл захватить кусок угля. — Хотя голубые глаза таили мягкую улыбку, но их выражение было выжидательным, почти неуверенным.

— Не такое уж я лицо, как надо бы, — еле выговорила я. — Хотелось бы мне быть такой.

И тут случилось чудо. Колин не был Йеном или Руфью или любым из тех детей, кого я учила и утешала. Он был почти шести футов ростом, большой во всех смыслах, и если бы каждый, кто любил его, молодой и старый, выложил только одно пенни, набралось бы изрядное богатство, но никто не любил его сильнее, чем я, и мне было все равно, как глупо я выгляжу.

Я протянула к нему руки, и в тот же момент руки Колина жадно обвились вокруг меня.

Даже в уюте этих рук мне трудно было найти слова. Ничто не имело значения, кроме того, что мы были нужны друг другу, и все же мне хотелось дать ему знать, что я понимаю его чувства к Хани и ту печаль, которую выражало его лицо, когда он пел. Мне хотелось сказать, что это пройдет, как любая другая боль. Но заговорил Колин, прижавшийся своей щекой к моей.

— Что с нами случилось, Дебби? Мы почти пришли к этому два месяца назад, когда ты приехала в Крилли.

Что верно, то верно. Тогда в его комнате для занятий моя любовь к нему чуть было не выдала меня.

— Это во мне было дело? — мягко настаивал он. — Я тебя напугал? Я знаю, что немного похож на слона в посудной лавке.

Слон в посудной лавке. Он и раньше так говорил. Ну, и я от него не отстану.

— А я слишком уж лягушка, чтобы вдруг превратиться в царевну?

— Лягушка? — Ничто не могло польстить мне больше, чем взгляд Колина. — Так вот как ты о себе думаешь! Женщина, разве тебе не известно, что я по уши врезался в тебя сразу, как только увидел — с этой малышкой в самолете? Если бы Алии не была так больна и если бы ты не оказалась как-то связанной с Адамом, я бы ни за что не отпустил тебя, не договорясь о встрече. — Он помолчал. — Дебби, не смотри на меня так, как будто я семиглавое чудовище! Если не веришь мне, спроси у моей мамы.

— Верю, — еле выговорила я, — но потребуется немного к этому привыкнуть. Я думала, что ты сделал мне предложение из-за Хани… Я подумала, ты любишь ее. Я думала, что это она была та вторая, кого ты любил.

— Я люблю Мэри? — На его лицо в этот момент стоило поглядеть. — Великий Боже, да мне такое в голову не приходило. И ей тоже, могу заверить. Она уже год или больше надоедала своим, чтобы они позволили ей выйти за Винсента Честера. — Он сощурил глаза. — Так из-за этого ты спряталась в свою раковину, как только я надел тебе на палец кольцо?

— Не только. — Я оплела его пальцы своими. — Мне еще показалось, что ты изменился. Когда мы встречали тебя в Глазго… Ладно, это неважно. Просто все как будто совпало, когда Адам сказал, что за день до этого видел тебя и Мэри за ленчем.