Хайди Райс - Легкомысленная соблазнительница Страница 7

– И почему у меня такое чувство, будто ваш папа недостаточно часто давал пинка под… – он помедлил, демонстративно глядя чуть пониже ее талии, – под то, что представляется мне исключительно симпатичным задом?

Хотелось бы Джине возмутиться, но, к несчастью, она не чувствовала себя оскорбленной. Скорее сбитой с толку приливом желания, заставившим напрячься соски под бюстгальтером. Ее попка запульсировала от воображаемой порки.

– Вы очень проницательны, мистер Прайс. Мой отец никогда меня не бил, – сообщила Джина со всем своим достоинством. Впрочем, в ее тоне уже слышались мурлыкающе-завлекающие нотки. – Потому что знал: он лишится руки, если хотя бы попробует.

– По мне, так рука – слишком ничтожная цена, если речь идет о том, чтобы прививать хорошие манеры своему ребенку.

На сей раз возмущение хлынуло без проблем, а сексуальная горячка сошла на нет.

– Если вы действительно считаете, что бить ребенка или женщину менее отвратительно, чем проявлять дурной тон, тогда рука – далеко не единственное, что вы заслуживаете потерять.

Картер напрягся, его чувственные губы застыли, и Джина поняла, что шокировала его до глубины души.

– Вы неправильно меня поняли, мисс…

– Каррингтон. Джина Каррингтон.

– Мисс Каррингтон. За всю свою жизнь я ни разу не ударил ребенка или женщину и никогда не сделал бы этого. Я уважаю женщин.

– Этому ваш папа тоже учил вас своими пинками? – Теперь ее слова так и сочились презрением.

Но вместо самодовольного «да», которое Джина ожидала услышать, что-то мелькнуло в его лице, словно она пересекла какую-то запретную черту.

Он вцепился пальцами в раковину и пригвоздил Джину к месту взглядом, от которого ей стало не по себе.

– Похоже, у вас ко мне какие-то претензии, мисс Каррингтон. И поскольку я впервые имею удовольствие оказаться в вашей компании, мне хотелось бы знать, почему!

Он не ответил на вопрос, но Джина не стала настаивать.

– Я услышала, как наверху вы вынуждали Марии делать то, что хотите вы. Не то, что хочет она. Ей восемнадцать лет, и она в состоянии отправиться с нами в путешествие на машине. Как я понимаю, вы все равно уедете в медовый месяц, так почему она должна сидеть в Саванне и бить баклуши, вместо того чтобы развеяться с нами?

Мрачная линия его губ стала тонкой, мускулы его челюсти сжались.

– Значит, ваши «образцовые» манеры включают в себя подслушивание?

– По всей видимости, так. – В самом деле, какое ей дело до того, что какой-то ханжа с юга думает о ее манерах? – И раз уж пошел такой разговор, в жизни есть вещи и поважнее образцовых манер. Позволить своей сестре следовать велению сердца – одна из них.

– Ехать в путешествие на машине со всеми вами – дерьмовая затея, не имеющая ничего общего с велением ее сердца!

«Вот тебе и хваленые южные манеры», – подумала Джина, наслаждаясь его взрывом эмоций.

– Откуда вам это знать? – холодно спросила она.

– Марии – моя сестра.

– И это делает вас ее надсмотрщиком, да? Марии может все решать сама!

Брови Картера сдвинулись, Джина ждала обвинений в том, что их троица дурно влияет на Марии, но, к ее удивлению, после нескольких глубоких вздохов плечи Картера расслабились. Он явно сделал над собой усилие, удерживаясь от скандала.

Джина прогнала мелькнувшее было восхищение – самообладание не относилось к числу ее сильных сторон.

– Я не считаю себя надсмотрщиком Марии, мисс Каррингтон. Но я – ее брат и сделаю то, что будет лучше для нее, – с вашего позволения или без него.

Ее губы изогнулись в усмешке. Похоже, безупречные манеры Картера мешали ему выложить все, что он на самом деле думал о ней и ее подругах.

– И почему же лучшее для нее – ваше решение, а не ее собственное?

Его желваки так и заходили.

– Потому что ей – восемнадцать, – отрезал Картер. Но Джина поняла, о чем он умолчал: «И потому что она – женщина».

– Сколько вам лет, Картер?

Он насупился:

– Двадцать два.

– А сколько вам было, когда вы обручились? – уточнила она, хотя уже знала ответ.

– Это совсем другое дело, – ответил он, слишком поздно уловив подвох.

– Хм… почему же другое? Вам было столько же, сколько сейчас Марии, и все же вы были достаточно зрелым, чтобы понять, что будете любить свою подругу детства до конца дней своих.

– Все было совсем не так. Мы с Мисси идеально подходим друг другу. И это важно было сделать после смерти моего отца. Моей матери и Марии требовалось ощущение стабильности, и этот брак – в их интересах.

Настал черед Джины хмуриться. Описание помолвки в его устах резко контрастировало с романтичным вихрем любви, о котором живописала Марии. Зачем делать предложение только потому, что так будет благоразумно и удобно кому-то, ради спокойствия матери и сестры? Не слишком ли далеко он зашел в исполнении сыновнего долга?

– Но вы ведь любите Мисси, не так ли? – Любопытство снедало Джину. Ему ведь в ту пору было всего восемнадцать… О чем только он думал, когда решил довольствоваться «одной-единственной» в столь юном возрасте? А как же игра гормонов? Желание набеситься?

– Конечно же я люблю Мисси. Через две недели она станет моей женой. Мы – друзья, мы понимаем друг друга и хотим от жизни одного и того же.

Ничего из этого даже отдаленно не походило на убедительную причину для помолвки. Но что Джина знала об этом?

– Чего же?

Картер резко, будто защищаясь, дернул плечами. И тут Джина впервые осознала, каким неуверенным в себе он был.

– Товарищеских отношений, доверия, психологической совместимости, детей. Вот так, – монотонно ответил Картер, будто повторял это в сотый раз.

– Ага, Ретт, – отозвалась Джина, хлопая ресницами и жеманно растягивая слова в типично южном диалекте. – Как романтично с вашей стороны составить список факторов идеального брака – Мисси наверняка голову потеряла!

– Мисси знает, что может мне доверять, – раздраженно и рассеянно постановил Святой Картер, явно не привыкший к тому, что его дразнят. – Только это и имеет значение.

– Да неужели? А как же насчет любви, страсти, приключений и… – Джина пыталась подобрать верные слова, – и обещание мультиоргаз-мического секса до конца дней своих?

Его взгляд метнулся к ее декольте, потом снова вспорхнул на ее лицо, и его шея покраснела, а на точеных скулах засиял загар. Картер смущенно отвел глаза и сделал нарочито большой глоток колы. И тут Джина все поняла.