Ольга Некрасова - Кого ты выбрала, Принцесса? Страница 7

Что за прелестная подляночка была бы, подумала Наталья, если бы Костомаров Пал Василич, тридцати двух лет, с женой в разводе, вернулся бы и звонил бы, и звонил, а телефон не отвечал бы и не отвечал, а после подошла бы мама и сказала, что Наташа на Канарах.

— И еще я должен перед вами извиниться, — дожимал ее журналист. — Нам надо было сразу подарить вам путевку, и не возникло бы никаких этих двусмысленностей с интервью и судом. Мухи отдельно, котлеты отдельно.

— Ладно, давайте вашу котлету, — согласилась Наталья. — Все равно же заставите лопать мух, я понимаю.

— Об интервью пока что не прошу, в суд — только в крайнем случае, обещаю, — быстро сказал журналист. — Но уж если придется — извините, это ваша гражданская обязанность… Загранпаспорт у вас есть?

— Откуда? Я за границей не была, если не считать Афгана. — Наталья подумала о том, что теперь придется где-то как-то оформлять загранпаспорт, а там, говорят, жуткие очереди. И о том, что ей совершенно нечего надеть за границу. И о деньгах, потому что бесплатно-то бесплатно, но ведь нельзя же в чужую страну ехать без единого рубля. Без единого доллара. Хотя двести долларов у нее было — неприкосновенный запас, но этого могло оказаться катастрофически мало. Ну, с Димкой-то поживет мама.

Она обо всем этом подумала и чуть снова не отказалась. А потом загранпаспорт, жаркие страны и доллары как-то сцепились у нее с Димкой, и Наталья для самой себя неожиданно спросила:

— Георгий Анатольевич, а Израиль — достаточно жаркая страна?

— В каком смысле? А, свободные путевки?! — сообразил журналист. — Наверное, есть.

Он поглядел на нее, будто первый раз видел и старался запомнить.

— Не угадали, — сказала Наталья, — не зов предков. Просто когда-то давно в Израиль уехал отец моего ребенка.

6

Вообще Мишка хотел в Штаты, но в Штаты тогда еще не выпускали. А в Израиль выпускали. И Михаил Николаевич Кузнецов, двадцати двух лет, бывший старший лейтенант, бывший кавалер "Красной звезды", лишенный звания и награды и обиженный на советскую власть, купил в синагоге справку, что у него бабка еврейка, и стал бывшим гражданином СССР. Его разжаловали за чужую вину, и полковники, ставшие генералами на крови Мишкиной роты, нажали, где надо, чтобы Мишку никто не задерживал. Уезжали тогда бесследно, как умирали. Наталья ничего о нем не знала. А кругом бывший Михаил Николаевич Кузнецов не знал, уезжая, что он будущий Димкин отец.

— С собой не зову. Сам не знаю, на что буду жить и где, — сказал он, потому что был танком и решал за обоих.

Вдобавок по каким-то связанным с отъездом причинам ему надо было развестись, и в загсе их развели за пять минут, без суда, как только о тех самых причинах услышали.

Так что для Натальи не было вопроса, говорить ли ему о будущем ребенке, а был вопрос, оставлять ли этого ребенка. А сейчас наоборот: она даже не вспоминала, что собиралась тогда сделать аборт, и жалела, что не объяснилась с мужем. Может быть, он и остался бы?

Наталья совершенно не была уверена в том, что Мишка живет в Израиле. Скорее уж он, как собирался, рванул через Италию в Америку. Италия была для таких эмигрантов перевалочным пунктом. Когда Димке было уже два года, Наталья встречалась с одним женатым врачом из Кардиоцентра, а этот врач съездил в Италию и рассказывал, что там полно наших евреев, настоящих и самозванных, вроде Мишки. Они живут в каких-то трущобах, попрошайничают на улицах и дожидаются визы в Америку, а визы им не дают. Почему-то Наталье представлялось, что и Мишка был там, в парадном мундире без погон, с отпечатавшимися на груди следами от ордена и гвардейского значка. Хотя этот ни разу не надетый мундир остался в Москве и был перешит Димке на костюмчик в тяжелые гайдаровские годы.

Короче, была очень слабая возможность, что Мишка когда-нибудь найдется, объявится и тогда, с его танковым характером, снимет с себя последнее и отдаст на ребенка. Последнего Наталья, конечно, не возьмет. Но вдруг Мишка нажил предпоследнее и предпредпоследнее? И потом, было бы просто интересно посмотреть ему в глаза.

С другой стороны, сейчас у нее появилась возможность бесплатно съездить за границу. И Наталья решила совместить эту вполне реальную возможность с хлипенькой возможностью посмотреть Мишке в глаза и слупить с него валюты. Причем теперь эта хлипенькая возможность стала очень заманчивой. Одно дело — если бы он появился в Москве и встретил ее с мороженой рыбой в пакетах. И совсем другое дело — пальмы, отель (раз на халяву, надо требовать пятизвездочный; знать бы, что это такое), лазоревый бассейн, макияж при вечернем освещении. На столике у нее в номере такая раскладная рамочка, в рамочке — она с Димкой и хорошо бы еще с Пашей и Алешкой (попросить у кого-нибудь фотоаппарат и наснимать). Мишка насчет халявы не знает. И тут-то, когда он увидит рамочку и то, что в рамочке, самая пора посмотреть ему в глаза и так небрежно спросить: "Ну, а ты как живешь?"

7

Где написано PUSH, надо нажимать. После того как Наталья чуть не снесла складную дверь туалета в самолете, стюард показал это дважды, да еще постучал ногтем по надписи и вслух прочитал: "Пуш!" Наталья мышкой юркнула в кабинку, задвинула за собой дверь и плюхнулась на унитаз. Сейчас она была красная до ушей мышка. Почему, спрашивается, у евреев стюарды, а не стюардессы? Мужики почему? Все не как у людей.

Справившись с делами, она осмотрелась и (Спокойно, девочки, авиакомпания ELAL приветствует вас на борту "Боинга 747"!) обнаружила гигиенические прокладки. В самолете. На высоте сколько-то там футов над уровнем моря, время полета — 4 часа 10 минут и ни секундой больше. Прокладки.

Потом Наталья оборвала проводок у наушников. Не в туалете, понятно, а в своем кресле. Показывали кино, а звук надо было слушать через наушники, и она слушала, но было неинтересно, потому что английский, который она понимала на уровне «Хай», "Траст ми" и "Ай дид ит!", забивался еврейским переводом, которого она не понимала вовсе. Она сняла наушники и нечаянно оборвала проводок. И стала звать все того же стюарда.

— Успокойтесь, — сказал Гера, который Георгий Анатольевич (он тоже там был, но об этом потом).