Игорь Волознев - Мы на «чертовом» катались колесе Страница 7

— Об этом не может быть и речи, — отвечала она на все его уговоры. — Я еду к себе.

Она даже оттолкнула его руку, когда он протянул ей листок со своим московским адресом.

— Зачем нам встречаться? Какой смысл? Ерунда все это…

Нескучный сад был темен и безлюден. Где-то далеко за деревьями мерцали огни. Марина зябко ежилась. Лицо ее лихорадочно пылало, а холодный ветер, казалось, пронизывал насквозь.

Слабость во всем теле навалилась на нее так неожиданно, что она остановилась.

— Я устала. Мне надо куда-нибудь присесть, — пробормотала она.

У нее зуб на зуб не попадал от озноба. Ронни огляделся.

— Вон скамейка!

За деревьями, в конце открытой лужайки, светлело старинное двухэтажное здание с колоннами, балконом и каменными виньетками над высокими окнами. Окна были темны, а перед входом одиноко светил фонарь. Там, у кромки деревьев, виднелась скамейка.

Ронни взял Марину под руку и повел к лужайке. Они сели, и здесь, в свете фонаря, он всмотрелся в ее лицо.

— Ты очень бледна. — Он коснулся рукой ее лба. — У тебя температура!

Лоб был горячим и мокрым от пота.

— Возможно, — прошептала она пересохшими губами. — Скорей бы добраться до дома и лечь в кровать…

— Я совсем не знаю этих мест… Где здесь проспект?

— Вон там. — Она слабо махнула рукой в сторону аллеи, в глубине которой светились фонари. — Все время прямо… Отсюда недалеко…

— Сейчас тебе надо отдохнуть, а потом мы дойдем до проспекта. Я отвезу тебя домой.

Он обнял ее за плечи, защищая от ветра, и прижал к себе. Их лица сблизились, его губы коснулись ее щеки.

— Пойдем! — Она резко встала.

И тут все поплыло перед ее глазами, она слабо ахнула и, если бы Ронни не подхватил ее, растянулась бы на земле. В следующую секунду все окончательно померкло, и она провалилась в черноту обморока…

В бреду она снова переживала грозу, спуск по пожарной лестнице, объятия Ронни в маленькой бытовке, набитой мешками. А когда наконец открыла глаза, то обнаружила, что лежит на кровати в незнакомом помещении, а над ней склонилась русоволосая женщина средних лет в белом халате.

— Ну вот и отлично. — Женщина улыбнулась. — Теперь мы пойдем на поправку. Вы сильно простудились и подхватили пневмонию, но это скоро пройдет.

За ее спиной приоткрылась дверь, и в палату заглянул Ронни. Марина вздрогнула, увидев его, он хотел было войти, но врач жестом велела ему остаться в коридоре. Марина чувствовала себя еще очень слабой и вскоре снова заснула.

Ронни допустили к ней только на следующий день.

— Как здоровье? — с улыбкой спросил он, кладя на тумбочку рядом с ее кроватью букет ярко-алых роз.

— Нормально. — Она тоже улыбнулась.

— Ты сильно напугала меня тогда ночью, — признался он. — Хорошо, что при мне был сотовый телефон. Я вызвал «скорую помощь». Боялся, что ты умрешь…

— Кажется, все обошлось. Доктор сказала, что через неделю меня выпишут.

Он одобряюще кивнул. Его улыбка была легкой, открытой и обаятельной. Сейчас, при свете дня, Ронни показался ей еще красивее, чем в полумраке вечерних фонарей.

«Я могла бы полюбить тебя, — сказала она ему молча. — Могла бы. Если бы ты разделил со мной мои мысли, чувства, мою жизнь. Но ты этого не сделаешь. Мне кажется, ты не из тех мужчин, что способны на любовь. Ты слишком опытен, чтобы испытывать настоящее чувство, тем более к такой обыкновенной девчонке, как я. Ты элегантный, сильный, очень красивый. И далекий. Такие мужчины всегда принадлежат кому-то еще…»

От этих мыслей на ее глаза навернулись слезы. Заметив их, он встревожился.

— Я должен извиниться перед тобой, — тихо сказал он, наклоняясь к ней. — Я сам не понимал, что делал.

Она слабо покачала головой.

— Ты мужчина. Мужчины и должны быть такими.

Его губы снова дрогнули в улыбке.

— Просто у тебя потрясающее тело, это правда. Я не смог сдержаться.

— Ты всегда так не сдержан с женщинами?

— Нет. Только с тобой. Это произошло спонтанно, я сам был удивлен, клянусь. Женщины, с которыми я был знаком, вели себя иначе. За близость требовали от меня подарков, обедов и ужинов в ресторанах… А ты совсем не такая…

Несколько секунд длилось молчание.

— Мне кажется, я тоже не справилась со своими чувствами, — проговорила Марина. — Все это было так ново для меня…

Наклонившись вперед, он дотронулся до ее губ своими губами и начал целовать, пока она не отодвинулась в сторону. Больница казалась ей совсем неподходящим местом для поцелуев, хотя они и были в палате одни.

— Раньше никогда не случалось, чтобы я терял над собой контроль, — прошептал он, словно оправдываясь. — Ты обладаешь огромной властью надо мной.

Она отвернулась к стене.

— Не нужно мне никакой власти, я просто хочу быть счастливой… Но это, наверное, невозможно…

Он посмотрел на нее удивленно, а потом мягко притянул к себе.

— Ты хочешь быть счастливой? Со мной?

«Да! — мысленно ответила она. — Да! Да! Да! Я, наверное, влюбилась в тебя. Не знаю, хорошо это или плохо. И чем все это кончится. Я хочу, чтобы это было чем-то особенным, чудесным и не ограничивалось одним только сексом…»

— Почему ты считаешь, что это невозможно? — Он взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. — Вполне возможно, и я собираюсь это тебе доказать.

Она заметила, как при этих словах загадочно сверкнули его зеленые с золотой искрой глаза.

Это была самая счастливая пора в ее жизни. Он переселился в ее квартиру. Отсюда они разъезжались по утрам: она — на свои секретарские курсы, он — на занятия во ВГИК. Вечерами он водил ее в театр-студию на Чистопрудном бульваре, где участвовал в спектаклях, или в другие театры. Он страстно интересовался театральной жизнью Москвы и не пропускал ни одной премьеры. Ночи с ним были полны блаженства. Искусный любовник, он научил ее наслаждаться ощущениями, о которых она знала только из книг. Его ласки превратились для нее в настоящий наркотик.

Как-то, уже ранней зимой, когда окончательно установился снежный покров, Марина поняла, что скоро не сможет надевать изысканное черное платье, которое он для нее купил. Ее беременность станет слишком заметной. Обследование у врача подтвердило результаты домашнего теста, и в следующем месяце ей назначили ультразвук. Но пока еще живот не портил изящных, струящихся шелковых линий. Платье сидело на ней как влитое, открывая одно плечо и ниспадая до самых туфелек. Эти черные с золотом туфли Ронни купил вместе с платьем, выложив сумасшедшие, по ее представлениям, деньги.

Появляясь в ресторанах или на театральных премьерах, они с Сэндзом неизменно привлекали к себе внимание. Их приглашали фотографироваться для журналов. Ронни отказывался, объясняя, что приехал в Москву не для этого.