Хрупкая мелодия - Мария Дмитриевна Берестова Страница 7

Мысль о том, что он причиняет ей боль, в первую секунду отрезвила его, – но почти сразу в нём вскипела новая волна гнева. Она смеет ему угрожать! Она – смеет – ему – угрожать!

– Торопитесь на тот свет, Магрэнь? – холодно осведомился он, впрочем, отпуская её руку.

Она задохнулась от новой обиды. Всегда! Всегда, когда что-то идёт не по-его, он начинает сыпать этими вечными угрозами! Он никогда, никогда не позволит ей выступать с ним на равных, и просто задавит, задушит, уничтожит её, растопчет!

Ей хотелось ударить его чем-то в ответ – ударить так сильно, чтобы он ощутил её боль, чтобы понял, чтобы страдал так же, как она теперь!

– Да уж лучше на тот свет, чем в вашу постель! – зашвырнула она всё-таки в него любимыми серёжками.

Ей хотелось непременно задеть его поглубже, и она выбрала самую унизительную реплику, какую только смогла теперь придумать – и реплика эта попала в цель.

Михар находил Магрэнь крайне желанной – и весьма сомневался в своей способности вызвать в ней ответное желание. Он не умел соблазнять женщин – его положение в обществе и его деньги позволяли ему легко решить вопрос без каких-либо ухаживаний, – и, к тому же, он не обладал ни привлекательной внешностью, ни обаянием, ни хотя бы молодостью. Трезво оценивая себя, Михар понимал, что добиться благосклонности Магрэнь на этом поле ему будет непросто – но она была достаточно желанна и интересна ему, чтобы её добиваться.

В её обычной кокетливой манере, которую она выдерживала с ним, он видел поощрение, и полагал, что движется по правильному пути и медленно, но верно, её расположение завоёвывает.

Магрэнь умело попала в самую больную точку, которую только могла выбрать, и он был настолько опрокинут её словами, что не сразу нашёлся с ответом. Лицо его приняло совершенно несвойственное ему выражение крайней растерянности и обиды. Это было настолько неожиданно, что Магрэнь вместо логичного в такой ситуации торжества почувствовала недоумение – да, она, конечно, хотела задеть его, и задеть побольнее, но она не думала, что в самом деле сумеет это сделать или что он позволит ей это заметить, если она всё же сумеет.

Секунды текли, а ответного удара с его стороны так и не следовало.

Она в уме перебрала уже десяток блистательных реплик, которыми он мог бы ответить и которые наверняка ранили бы её – а он всё молчал, и выражение растерянности на его лице всё никак не сменялось привычной холодно-насмешливой маской.

Разгорячённая Магрэнь уже начала продумывать в голове фразы, которыми она могла бы ответить на все эти блистательные реплики, которые она придумала за него, – а он всё молчал.

Это молчание стало её пугать. Она подумала, что, верно, это оскорбление он не оставит без последствий, и ей придётся дорого заплатить за свои слова.

– И как вы, в таком случае, вообще представляли наш брак? – наконец, тихо спросил он, и в голосе его тоже сквозила та же несвойственная ему растерянность. – Как бесконечную череду изнасилований?

Растерянно сморгнув, Магрэнь отвернулась. Смена тональности разговора оказалась для неё слишком неожиданной, и, к тому же, она не знала, что тут ответить. Она совсем не была готова к конструктивному диалогу. Сердце её, дрожа звонкой струною, обрывалось от тоски, обиды и боли, и всё, что она теперь могла – это изливать свои чувства наружу, раз уж они всё равно прорвались, наконец, искрящимся потоком переливчатых эмоций сквозь ледяной заслон её воли и умения держать себя в руках.

– Что ж, – не дождавшись ответа, заговорил он снова: – В таком свете становится понятным, почему вы воспользовались первым же предлогом, чтобы разорвать помолвку.

Развернувшись, он направился к двери. Оттуда обернулся и тихо отметил:

– Вы можете выкинуть мои подарки, раз уж они настолько вам ненавистны, но обратно я их не приму в любом случае.

Он ушёл.

Обхватив себя руками за плечи, она запрокинула голову, пытаясь сдержать отчаянно рвущиеся наружу слёзы. Ей было почему-то особенно больно то, что он отказался отвечать ударом на удар и просто оставил это поле за ней и ушёл.

Как будто это вообще не имело для него значения!

Подумаешь, невеста решила бросить его накануне свадьбы!

Подумаешь, она наговорила ему таких дерзостей, которые он в жизни никому не спускал с рук!

Подумаешь, она швырялась в него предметами и разбрасывала по комнате его подарки!

Действительно, что это всё для него значит? Да вообще ничего! Пустое!

Она вся, со всеми своими чувствами, переживаниями, обидами и желаниями, – для него не более, чем пустое место!

И, хотя Магрэнь весь последний час мятежно думала о том, как прекрасно она теперь заживёт без него, – теперь, когда она столкнулась с тем, что ему этот вопрос настолько безразличен, весь её боевой запал иссяк. Ей хотелось доказать ему, что это он не ценил её достаточно и потому потерял, ей хотелось, чтобы он пожалел об этой потере и раскаялся – а получилось, что она сама убедила его в том, что жалеть не о чем.

Слёзы досады полились из неё с новой силой.

– Госпожа! – прервал её терзания голос камеристки из прихожей. – Вам тут такие красивые цветы прислали!

Вытерев глаза, Магрэнь с недоумением вышла в прихожую. Сияющая улыбкой камеристка держала в руках роскошную охапку белых роз.

– От кого ещё? – нахмурилась она, пытаясь вспомнить, что за дерзкий поклонник мог у неё появиться, что не побоялся гнева её жениха.

– Так от господина же! – растерялась камеристка, подавая карточку.

Магрэнь нахмурилась. Михар точно никак не мог разминуться с лакеем, который нёс ей эти цветы.

– Поставьте, – кивнула она – розы-то точно не виноваты в том, что подарил их ей законченный козлина – и вернулась в комнату.

С тоской оглядела царивший там беспорядок.

Под туфелькой жалобно звенькнула любимая серёжка. Магрэнь подняла её, с обидой разглядывая тонкую изящную работу. Серёжка была всё же диво как хороша.

Вздохнув, она принялась искать вторую. В окружавшем её бедламе это оказалось сделать проблематично, но, наконец, она её отыскала, и надела серьги обратно. Они ведь тоже не виноваты, что их дарил Михар!

– А ведь не уехал, госпожа! – вдруг радостно возвестила от окна камеристка, пытающаяся пристроить рядом на тумбе поставленный в вазу букет.

«Как это – не уехал?» – удивилась Магрэнь и тоже осторожно – чтобы не было видно с улицы – выглянула