Маруся Карасева - Я слышу тишину Страница 8

   - Не стоит разговаривать со мной как с прислугой, - заявил он неприветливо. - И если я говорю, что не нужно беспокоить Джонатана, делайте, что сказано. Идите в столовую. Я распоряжусь, чтобы вам что-нибудь приготовили.

   Хотя обычно я стараюсь относиться к людям ровно, должна признаться: антипатия Ярдли была взаимна. Этот человек был неприятен мне на физическом уровне, и я недоумевала, как он вообще мог быть ближайшем помощником Джонатана?! На мой взгляд, они были слишком уж разными.

   - Позвольте мне пройти, - сказала я как можно спокойней, совершенно игнорируя его грубость. - Вы загораживаете мне путь.

   - Вы неважно слышите? - поинтересовался Ярдли, грубо ухватывая меня за руку повыше локтя. - Или плохо понимаете по-английски?

   Наверное, он так думал меня остановить. Но вряд ли этот неучтивый лорд предполагал, что я дам ему отпор. И уж тем более не ожидал, что я именно таким образом. Неторопливо опустив свободную руку к его ширинке, я резко сжала пальцы.

   Глаза Ярдли стали огромными, как у филина, а кожа на щеках пошла пятнами. Он тотчас же отпустил мой локоть и попытался разомкнуть мои пальцы, сжимавшие его фамильные ценности. Однако это не помогло: я лишь стиснула пальцы крепче.

   - В следующий раз оставлю вас вообще без наследства, - предупредила я. - Понимаете мой славянский акцент?

   Не посмев в ответ крикнуть или ударить меня, он запыхтел, заливаясь краской гнева, и я еще немного усилила нажим.

   - Говорите громче, пожалуйста!

   На его шее прямо перед моим лицом был багровый кровоподтек, напоминающий засос, и я вынуждена была наблюдать это отвратительное пятно до тех пор, пока Ярдли не выдавил:

   - Да, понимаю. Отпустите же меня, вы... - тут он прибавил выражение, которое я не решусь здесь воспроизвести. Должно быть, я просто ослышалась.

   Подержав Ярдли еще пару секунд, я отпустила его, и он сразу же торопливо пошел прочь, неловко согнувшись и бормоча в мой адрес что-то неясное, но определенно угрожающее.

   - На завтрак я буду черный кофе и омлет, - сказала я ему вслед. - Распорядитесь, пожалуйста.

   Ответа не последовало, и я отправилась к Джонатану, по пути ожесточенно стирая с ладоней следы прикосновения к Ярдли. Руки, даже защищенные перчатками, казались мне теперь грязным, а локоть, который он так грубо сжимал, на каждое мое движение отзывался болью.

   Должно быть, будет синяк.

   10

   Звуки музыки привели меня в библиотеку. Джонатан сидел за роялем и играл какую-то необычную пьесу со странным рваным ритмом. Как я уже говорила, я мало что понимаю в классике (признаться, никакая музыка вообще не вызывает у меня эмоционального отклика), но эта мелодия звучала тревожно и странно, словно речь взволнованного, умственно нездорового человека. Должно быть, у того, кто написал ее, в голове был хаос, а на душе - тяжесть.

   Внезапно музыка прервалась. Джонатан обернулся и взглянул на меня: возможно, увидел отражение в гладкой поверхности рояля, а может, просто ощутил мое присутствие. Я замерла на месте. Ярдли говорил, что Джонатан не в духе, и возможно, я зря ему помешала.

   Впрочем, на мой взгляд, он вовсе не выглядел расстроенным и раздраженным. Разве что немного усталым - я не могла не отметить его бледность, как и темные тени, что залегли у него под глазами. Должно быть, ночью он плохо спал, - от этой мысли меня кольнуло сочувствие.

   Но тут Джонатан улыбнулся своей чудесной открытой улыбкой, и все мудрые мысли тотчас же улетучились у меня из головы. Просто поразительно, какое влияние на меня имел этот человек!

   - Добрый день, - сказал он приветливо, поднимаясь в места, чтобы встретить меня. - Выспались?

   Отвечая на приветствие и вопрос, я с удовольствием отметила, что происхождение Джонатана не отразилось на его вкусе: несмотря на ранний час и домашнюю обстановку, он был гладко выбрит и безупречно одет. Никаких идиотских джинсов или растянутых футболок, столь любимых его соотечественниками. На Джонатане были легкие серые брюки и белая рубашка, выгодно подчеркивающие его загорелую кожу и темно-карие глаза. Но прежде, чем я успела рассмотреть его обувь, Джонатан слегка наклонился и быстро коснулся губами моей щеки. Пахло от него восхитительно - чем-то чистым и свежим, словно колкий морозный воздух, смешанный с перцем. - Вы потрясающе выглядите, - добавил он с легкой улыбкой.

   От его прикосновения щека все еще горела, будто Джонатан поставил на мне несмываемое клеймо. Губы его, как я успела отметить, были теплыми и сухими - никаких мокрых поцелуев, просто дружеское приветствие.

От его близости ноги стали ватными, и мне пришлось незаметно опереться о крышку рояля, чтобы не упасть.

   - Что вы играли? - спросила я, надеясь хотя бы ненадолго отвлечься от мыслей, которые он у меня вызывал.

   - Это? - Джонатан отступил и посмотрел на рояль, словно вспоминая. На лицо его набежала тень. - "Варварское аллегро". Это написал Бела Барток [1]. Вам понравилось?

   Мне было страшно сказать какую-нибудь глупость о непонятном для меня предмете, который при этом явно имел для него значение.

   - Очень экспрессивно, - осторожно сказала я. - И... мятежно? Чем-то похоже на джаз.

   Его брови поползли вверх, а красиво очерченные губы приоткрылись от удивления.

   - А ведь и правда, - заметил Джонатан, улыбнувшись. - Действительно, похоже на джаз. И в этом есть что-то мятежное, да. Вот здесь... - он пододвинул для меня стул, а потом сел к роялю и сыграл быстрый рваный фрагмент.

   Его лицо неуловимо изменилось - словно Джонатан не извлекал звуки из рояля, а слышал внутри себя. Это было одновременно прекрасно и пугающе.

   - Вам нравится эта пьеса? - спросила я, когда музыка смолкла.

   Джонатан провел по клавишам кончиками пальцев, а потом посмотрел на меня.

   - Очень, - признался он. - Но я никогда не играю ее на концертах.

   - Почему?

   - Моя мама ненавидела ее, - ответил Джонатан, продолжая вести какую-то легкую мелодию. Вид его длинных пальцев, двигающихся с немыслимой быстротой, завораживал.

   - Ненавидела?

   - Она умерла.

   - Простите.

   - Ничего страшного. Это было давно.

   Джонатан на секунду прикрыл глаза, словно вспоминая.

   - Я разучил ее, когда мне было тринадцать, - продолжил он тихо. - Это очень сложная вещь, быстрая, не каждому взрослому музыканту под силу... Я ужасно собой гордился. Мне хотелось сделать маме сюрприз... Но когда я начал играть, она вдруг встала и молча вышла, - Джонатан снял руки с клавиш и сложил на коленях, глядя в пустоту. - Я не мог понять, что случилось, а она молчала - просто игнорировала меня с моими вопросами три недели. За это время она не сказала ни единого слова.