Евгения Мамина - Мой дневник. «Я люблю…» Страница 8

Сцена встречи была достойна кисти художника. Секундное молчание, но наши руки уже встретились. Он перебирал мои пальцы и, казалось, этими движениями, он считывает все, что было и есть в моей жизни. Это был такой эмоциональный взрыв нас обоих, что слов не хватало для выражения чувств.

— Танечка, ты ли это? Я не ошибся?

— Нет, Андрей, не ошибся. Это я. Но как ты понял? Как узнал? — голос мой срывался и звенел от волнения. Его тоже начало лихорадить.

— Ты! Ты! Я не знаю, как. Но услышав твой голос… память вдруг отозвалась и…я…я…вспомнил. Я пока не знаю, все ли вспомнил, но у меня буря воспоминаний в голове. Не знаю, как это называется в медицине. Но то, что это какой-то прорыв — это да. — Он вытер пот со лба. — И я… думал о тебе. Нет, не сейчас, раньше. Не о тебе конкретно, но о тебе, как о сне. Я помню твой запах и дыхание. Не знаю, почему, не знаю, как. Просто помню. Но, ты видишь, какой я стал. — Он запнулся.

— Ничего, родной мой, Андрюша. Главное, что ты живой.

— Такой жизни, как моя, не нужно никому. — Он отстранился от меня, но я прижималась все ближе к нему.

— Глупости, ты жив и это здорово. — Я старалась говорить с уверенностью. Но эти слова совсем его оттолкнули от меня.

— Нет, не надо меня жалеть. — произнеся эти слова резко. — Спасибо тебе. Ты вернула часть меня. Я этого не забуду. А теперь мы расстанемся.

— Нет, не теперь. — Я испугалась, что он вот так просто уйдет, исчезнет из моей жизни. Схватив его за руку, притянула к себе изо всех сил. Его тело немного расслабилось, и он тоже потянулся ко мне как тростинка. Наши тела прильнули друг к другу так крепко, что слышны были биения оба сердца. Снова нахлынул обоюдный поток внутри каждого из нас. От понимания того, что может случиться дальше, мы внезапно испугались. Андрей раньше меня просто отпрыгнул в сторону, нервно покусывая губу.

— Не надо. Ты же будешь жалеть о своем благородном порыве. Я не выношу жалости. Я инвалид и с этим буду жить. А ты — молодая и прекрасная… — Он вздохнул.

— Андрей, пожалуйста, не уходи. Ты нужен мне, как нужен был всегда. Не бросай меня сейчас.

— Прости. — Он стал отдаляться. Нужно было как-то это остановить.

— Тогда забери свои цветы. — Он обиделся.

— Цветы для тебя. Я сорвал последние из оранжереи. Для тебя. И это от чистого сердца.

Говорить мне уже было невмоготу, слезы лились, застилая все вокруг. Ему было не лучше, чем мне. Через силу я попросила его:

— Ну, тогда пожалуйста, выполни мою просьбу.

— Какую?

— Я всегда, еще до войны, мечтала о том, чтоб ты сделал это. Но ты…

— Что ЭТО? — он прислушивался и ждал.

— Ну, пожалуйста, Андрей, я так мечтала о том, чтобы ты… поцеловал меня. — Последние слова уже шепоток вырвались из груди. Больше говорить я не могла. Но слезы, по-моему никогда уже не способные остановиться, высохли быстрее, чем я их вытерла. Потому что не успев закончить фразу, мои губы уже соприкасались с его губами, наши руки сплелись в объятиях, мы замкнулись друг в друге. Поцелуй длился бесконечно долго. В него мы вложили всю свою страсть. Андрей осыпал мое лицо поцелуями.

— Боже мой, как теперь мне отпустить тебя?

— Не отпускай меня, пожалуйста.

Он отодвинулся немного и внимательно заглянул своими глазами в мои. Что он пытался сделать? что хотел увидеть невидящим взором… Прошла, казалось, целая вечность. Внезапно его лицо посветлело.

— Тань, я живу здесь рядом. Не хочу расставаться с тобой. Это выше меня.

— Андрей, мне сейчас необходимо ехать в госпиталь, мы ведь только что прибыли и даже не успели расположиться. Люди там ждут…И машина, наверное, уже приехала за мной. Я работаю в мобильном госпитале. Но я буду рядом. — Мы одновременно вздохнули, вспомнив о том, что сейчас далеко не мирное время и что от каждого их нас зависят и чужие судьбы. Андрей поцеловал меня еще раз. И уже спокойно сказал: «Вечером жду тебя у себя». Он объяснил, как найти его дом. «Я приду. Жди» — прошептала я. Расставаться не хотелось. В руках у меня все еще были цветы.

— Возьми розы до вечера.

— Нет, они твои. — Это были его последние слова, после чего он повернулся и исчез где-то за скрытой дверью в заборе. Было уже темно и почти ничего не видно. Но это было неважно. Ведь я чувствовала себя счастливейшим человеком. Вокруг меня был свет. Это чувство не передать словами. И весь остаток дня я ощущала эту свободу в сердце, эту восторженность и счастье внутри.

Водитель оказался мировым мужиком. Он обещал заехать за мной вечером и отвезти к госпиталю. Он не спросил, где я пропадала, пока он ожидал меня. И не задал вопрос, куда мне нужно ехать вечером и зачем. Возможно, по моему лицу итак все было ясно.

Все машины прибыли на место, и начался разбор вещей, установка складных блоков-бараков, кроватей, медицинского оборудования и печей-буржуек внутри (все-таки приближалась зима. Хотя мы и были на территории Украины, где зима довольно мягкая и теплая, не нужно было забывать о непредсказуемых климатических катаклизмах, как было зимой 1941, и о том, что снег и холод могут нагрянуть в эти края внезапно).

Разумеется, мы не сделали и половины того, что требовалось, но один барак был поставлен. Это значило, что мед персоналу было, где ночевать. Все устали, и никому не было дела, где проведут ночь их начальство, т. е. я и Кузьмич. Сам Кузьмич прибыл лишь вечером и сразу влез в гущу событий, раздавая приказы направо и налево, бурча, как всегда, недовольно. Под этот шумок я, дождавшись водителя с машиной, тихо улизнула в город.

(Все возвращается на круги своя).

Рука задрожала, и сомнения нахлынули вновь. Но дверь открылась прежде, чем я постучала. Он ждал меня и слышал мои шаги еще прежде, чем я подошла к его двери. Здесь было тихо, мирно и по-домашнему хорошо. Я не удержалась и сказала об этом. Он усмехнулся: Чем же еще заниматься… — и добавил, —..в ожидании прекрасной дамы? Я улыбнулась: он тоже был немного смущен. Мы прошли в небольшую кухню.

— А чья это квартира?

— Не знаю. Пока не выгоняют, я живу здесь. А когда хозяева вернутся из эвакуации, придется освободить… А, знаешь, расставшись с тобой, я вдруг вспомнил. Понимаешь, вспомнил все! Словно пережил свою жизнь заново. Чуть с ума не сошел от потока мыслей…Пришлось успокаиваться…занявшись уборкой. Это так… прекрасно… помнить себя. И все благодаря тебе. — Он так нежно говорил, что у меня комок подкатил к горлу. — Правда?

— Да. Теперь я все помню. — Он горько усмехнулся и показав на шрамы на лице и глаза, добавил. — Главное, вспомнил, куму я обязан вот этими памятными знаками…

Я теперь впервые увидела его лицо при свете и близко от себя…шрамы, шрамы, шрамы… Надо было как-то менять тему, чтобы не разреветься от жалости. И тогда, усевшись за стол, я решилась спросить о том, что меня мучило с самой юной поры (вы не поверите, но в дни горя и крови, хочется не думать об этой ужасающей реальности, а лишь о том прекрасном и чистом, что было раньше, и что согревало все годы военного лихолетья).