Кофе с долькой апельсина (СИ) - "Kyklenok" Страница 8

Подул лёгкий ветерок, вынуждая деревья тихо перешёптываться листвой, а облака то и дело скрывали алмазную россыпь звёзд. Дыхание осени осторожно колыхало волосы Марин, придавая её образу ещё больше женственности и романтичности, и Жордан никак не мог наглядеться на неё.

— Но и это ещё не всё. — Он ненадолго отлучился и вернулся уже с гитарой. — Небольшой творческий сюрприз.

Жордан взял первый аккорд, и гитара отозвалась мелодичным звуком. Марин, словно зачарованная, наблюдала, как он сосредоточенно перебирал струны, и из-под его пальцев лилась бархатистая и чарующая мелодия, цепляющая за душу, до дрожи волнующая. Жордан при помощи одних только пальцев вёл задушевный монолог, обращённый к своей любимой женщине.

А потом он поднял на неё искрящиеся любовью глаза и запел. И это стало последней недостающей деталью идеального романтического вечера. Это было нечто неуловимо-волшебное — тембр его голоса, томно перебирающие струны пальцы…

Une vie d’amour

Que l’on s’était jurée

Et que le temps a désarticulée

Jour après jour

Blesse mes pensées

Tant de mots d’amour

Que nos cœurs ont criés

De mots tremblés, de larmes soulignées

Dernier recours

De joies désaharmonisées…{?}[Charles Aznavour — “Une vie d’amour”]

Вот только Марин казалось, что как только смолкнет последний аккорд и Жордан замолчит, волшебная сказка закончится, оказавшись всего лишь иллюзией. Она почувствовала волнение и машинально потянулась к спрятанной в кармане электронной сигарете, но быстро одёрнула себя — Жордан не любил, когда она курила, да и момент сейчас был совсем неподходящий. Она старалась дышать медленно и ровно, заставляя грудь вздыматься не так истерично часто. Но успокоиться не получалось.

Une vie d’amour

Une vie pour s’aimer

Aveuglément

Jusqu’au souffle dernier

Bon an mal an

Mon amour

T’aimer encore

Et toujours…{?}[Charles Aznavour — “Une vie d’amour”]

Слова прозвучали словно пароль, открывающий дверь, которая столько лет хранила внутри Марин невыплаканные слёзы. Она не сразу осознала, что плакала — лишь когда пелена слёз начала застилать глаза, и очертания Жордана стали размытыми. Она вытерла лицо ладонями и поспешила в дом, вынуждая листья шелестеть под лёгкой поступью её шагов. Жордан едва успел догнать её у двери, и притянув к себе, обнял. А она жадно глотала воздух и никак не могла надышаться, словно вместо него был дым — густой, с привкусом горечи.

— Что ты со мной делаешь? Я не плакала более двадцати лет… — Её обычно твёрдый и уверенный голос дрожал. И сама она дрожала в объятиях Жордана.

На людях она тщательно маскировала собственные страхи за самоуверенной ухмылкой и жёсткой позицией. И только наедине с Жорданом она могла снять маску, позволяя эмоциям расплескаться вокруг.

— Не могу отделаться от мысли, что всё это неправильно. Мне пятьдесят три, тебе — двадцать шесть. — Страхи и сомнения, сорвавшись с проржавевших цепей, вновь накинулись на неё сворой голодных собак.

— Через несколько лет мне будет тридцать. — Жордан попытался свести всё к шутке.

— Да, это меняет дело, — усмехнулась она. Лёгкие поглаживания по спине подействовали успокаивающе, и Марин смогла немного расслабиться.

Жордан бережно стёр слёзы с её лица. Осталось лишь украсить его улыбкой. Он приобнял её за талию и завёл в дом. Он не стал зажигать свет в гостиной в угоду камину и усадил Марин на диван. Расстегнул пуговицы на её пальто и помог выпутаться из шерстяной ткани, а потом привлёк к себе.

— Я люблю тебя! — Он обхватил ладонями её лицо, нежно погладив щёки большими пальцами.

Марин ощущала, как заалели её щёки, но пламя камина удачно маскировало столь очевидный факт. Блики от огня мягко касались её лица и золотыми переливами играли в светлых волосах.

— Жордан, подожди, я хочу сказать… — Она набрала в грудь побольше воздуха. — Ещё полгода назад я и подумать не могла, что у меня могут завязаться серьёзные отношения, тем более с тобой. Но эти отношения стали для меня чем-то очень уютным, важным и… как воздух необходимым. И в то же время разрушительным. Потому что мне кажется, что когда-нибудь ты уйдёшь. И я вновь останусь одна. — Эйфория, которую Марин испытывала в последнее время, развеялась, оставляя после себя едкий, отдающий горечью страх.

Жордан не ответил. Он вообще больше ничего не говорил. За него говорили его руки и губы. Он уткнулся носом в её волосы, вдыхая блаженный аромат счастья. Оно для него пахло Марин, а, значит, апельсинами, кофе и сигаретами.

Он безошибочно знал все чувствительные места на её теле, которых достаточно было просто коснуться, чтобы довести её до исступления… И беспардонно пользовался этими знаниями. И, вместе с тем, всегда вёл себя с ней очень бережно, чтобы наутро на её теле не появилось ни одного характерного следа: синяков от пальцев в области бёдер, засосов от губ на шее и груди. Марин, зная его трепетное — почти благоговейное — отношение, расслаблялась, покорно отдаваясь его ласкам. И в этом было безграничное и долгожданное для Жордана доверие, которое он с таким трудом завоёвывал, и которым сейчас упивался. И постепенно в его объятиях Марин забыла обо всех страхах и просто наслаждалась настоящим, ограничивающимся для неё одним человеком.

За окном уже начинало рассветать, и солнечные лучи пытались заглянуть в зашторенные окна, сообщая о наступлении утра, но для Марин и Жордана, что нежились в объятиях друг друга, время словно остановилось. В один из осенних дней они ясно ощутили, что наступила весна.

========== 5. ==========

Вслед за дождливой и ветреной осенью в Париж на правах хозяйки мягкой поступью пришла зима, принося с собой снегопады и завораживающие своей красотой узоры на стёклах.

Дни стали короче, и когда Марин и Жордан подъехали к дому, уже стемнело. Снег уютно поскрипывал под ногами от каждого их шага, а по белому полотну от машины до сада тянулась дорожка следов.

Снежинки медленно, как в величественном вальсе, кружились в воздухе. Они словно звёзды искрились в мягком свете фонарей. Ветки деревьев были все в снегу, как в белых платьях, готовые к участию в показе мод.

— Чудесная погода! — Жордан вдохнул полной грудью и раскинул руки, словно пытаясь заключить в объятия снежинки.

— Не вижу ничего чудесного! — буркнула Марин, не разделяя его детского восторга, и тут же пожалела, что открыла рот — лёгкие обожгло ледяным воздухом.

— Марин… Все любят снег. — Он поманил её пальцем, но она продолжала стоять на месте, скептически наблюдая, как он запрокидывал голову и счастливо улыбался.

Марин больше ничего не говорила, впредь стараясь дышать через нос. Она в очередной раз заправила за ухо прядь, что лезла ей в глаза. Но, видимо, даже её волосы были с характером, поэтому они вновь и вновь норовили коснуться её лица.

Марин вздрогнула, почувствовав лёгкий удар в плечо, и увидела осыпающийся с пальто снег. Жордан на её возмущённый взгляд лишь улыбнулся, убрав мокрые руки за спину. Она тоже набрала горсть снега и, сформировав шарик, бросила в Жордана, но он увернулся от него и спрятался за деревом.

Раздосадованная неудачей Марин раздражённо фыркнула и стряхнула с рукава остатки снега. А воспользовавшийся её замешательством Жордан бесшумно подкрался сзади, словно герой шпионского фильма, и сцепил ладони на её животе. Она замерла, пойманная врасплох его близостью, а он, не встретив никакого сопротивления, повалил её в сугроб.

В его глазах блестели воинственно-озорные огоньки, а на губах красовалась победная улыбка. Ей нестерпимо захотелось дать ему оглушительную пощёчину, чтобы он перестал так нахально улыбаться, но как вместо ладони на его лице оказались собственные губы, она помнила смутно. А ставшие невольными свидетелями этой сцены охранники Марин тактично отошли в сторону.

Жордан несколько раз толкнул ногой ствол дерева, под которым они лежали, и на них сверху посыпался снежный фейерверк. И пока Марин уворачивалась от него, Жордан перехватил инициативу. Оказавшись сверху, он стал целовать её раскрасневшиеся от мороза щёки и нос, а Марин смеялась этим своим хриплым и таким заразительным смехом.